ТРОЕ ИЗ ОДНОЙ лодки
Алла Гдалина
Даугава, 1990, №6
Материалы, которые вы прочтете ниже, носят не совсем обычный характер, и в редакции шли долгие споры относительно их судьбы: они то вписывались в номер, то опять «вылетали» из него. Руководил нами, естественно, не гипертрофированный пиетет к именам «сильных мира сего», а жанровая, да и стилистическая непривычность материалов.
С одной стороны, вроде бы политический портрет крупного государственного деятеля. С другой — написан он в предельно раскованном, почти «неприличном» стиле чуть ли не капустника.
Но поскольку жанр политического портрета в советской публицистике только начинает завоевывать право на существование, можно считать эти три наброска первым приближением к нему. Лишенные возможности, досконально знать подобно западному читателю детали жизни и взглядов людей, определяющих те или иные аспекты экономической, социальной и политической жизни страны (а необходимо помнить, что на определенном уровне значимости личная жизнь человека перестает быть только и исключительно его достоянием — но это так, к слову, ибо до этого нам еще далеко), мы читаем их выступления, смотрим на них, вещающих с экранов телевизоров . . . вот, собственно, и все источники, из которых мы можем что-то узнать о людях, играющих в нашей жизни немалую роль.
Но, как выясняется, даже эта отцеженная информация может дать основания для небезынтересных размышлений, в основе которых лежит убеждение, что какой бы «имидж» ни хотел создать себе человек, даже его выбор многое может сказать о нем, а если к тому же присовокупить анализ языковых оборотов, излюбленных концепций и скупых биографических данных . . .
Скажем так — это размышления над образом человека, только что исчезнувшего с потухшего экрана телевизора, но чье имя тут же всплывает на газетном листе и звучит по радио; размышления порой ехидные и насмешливые, но неизменно внимательные и заинтересованные.
ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ
. . . Бетонный лес гудит в потемках . . .
Моя безликая страна,
ответь мне, на каких обломках
напишут наши имена?!
Михаил Гаврюшин
У Юрия Николаевича нет никаких сомнений ни в чем, он сейчас выступил очень спокойно, уверенно, хлестко, «на публику», с точным расчетом понравиться людям, которые уже с трудом произносят слова «социализм», «Советская власть».
Народный депутат СССР С, А. Медведев,
первый секретарь Северо-Казахстанского
обкома КП Казахстана (стенограмма 11 Съезда)
Много лет на непроглядном небосклоне нашей политической жизни тускло и занудно светился только один Афанасьев, к распространенной русской фамилии которого не требовалось отдельных пояснений, — редактор нашей древней и замечательной газеты «Правда», так мило названной Василием Аксеновым в романе «Бумажный пейзаж» газетой «Самое Честное Слово». Однако небосклон расчистился и засверкал звездами различной величины. Правдиннский Афанасьев погас. И остался на прямо-таки блистающем небосклоне нашей же политической жизни опять всего один Афанасьев, к фамилии которого, несмотря на ее широкую распространенность, уже тоже не требуется никаких пояснений. Только нынешний Афанасьев, народный депутат СССР, ректор Московского историко-архивного института, профессор, — с противоположным предыдущему Афанасьеву знаком. Исходя из моих политических убеждений, самых что ни на есть леворадикальных, — с положительным. Но и этот положительный знак далеко не однозначен.
. . . Знаменательным субботним утром 27 мая 1989 года я проснулась очень поздно. И, не открывая глаз, сразу же «врубила» телевизор, так как шел третий день лучшей шоу- программы года — I Съезда народных депутатов СССР. На экране кричал на съезд Гавриил Харитонович Попов. Я немедленно сделала вывод, что, пока я спала, на съезде произошло что-то неординарное. Я обзвонила друзей и спросила, почему кричит Попов. Мне объяснили.
Это был звездный час Юрия Николаевича Афанасьева. Это был звездный час съезда. Это был звездный час нашей юной по возрасту, но усталой на вид демократии. (Вернее, демократизации — демократия у нас наступила, если верить агентству Рейтер, только в дни февральского Пленума ЦК КПСС, смирившегося с перспективой мульти- или поли-.) Это был звездный час только что избранного Верховного Совета, сразу же обозванного «сталинско-брежневским». Надо отметить, что Верховный Совет до того разобиделся на нанесенное ему оскорбление, что уже к зиме стал даже иногда проявлять некоторую, пока еще совсем робкую, самостоятельность.
Впервые прогремела на весь мир историческая фраза: «агрессивно-послушное большинство». Отчего агрессивно-послушное большинство вздрогнуло, озлобилось и впало в еще более послушную агрессию.
Юрий Николаевич Афанасьев вошел в Историю, сбегая с трибуны под овацию и вставание немногочисленной части депутатов, не принадлежащей к этому большинству, и под ликование у экранов телевизоров.
До того знаменательного дня имя Юрия Николаевича Афанасьева возникало для меня трижды. Первый раз в связи с эпопеей его избрания на XIX партконференцию. Из этой эпопеи мною был сделан простой и непритязательный вывод: если МГК не хочет Афанасьева на партконференцию «пущать», значит, Юрий Афанасьев — «наш человек». Правда, все уже и для МГК стало к 1988 году не так просто, как во времена Гришина. Поэтому оказался и Юрий Афанасьев на партконференции.
Подозрения, что Юрий Афанасьев «наш человек», усилились после публикации в «Правде» статьи «Ответы историка» (26.07.1988), а особенно от брызжущего слюной редакционного комментария. Так с чувством могли топтать только «нашего». Душа возрадовалась. Это были замечательные ответы партийному ортодоксу П.Кузнецову на его замшелые сталинско- брежневские вопросы. Но это были, тем не менее, ответы радикального члена партии консервативному члену партии. Это были, несмотря ни на что, ответы члена партии. Не вина, а беда Юрия Николаевича (да и не только его), что членство в партии, дискредитировавшей себя в течение 72 лет, вызывает неясное томление и тоскливый вопрос: «Ну вы-то там зачем?»
И в третий раз (до I Съезда) Юрий Афанасьев начисто поразил мое воображение на митинге в Таллинне, посвященном (если этому можно что-то посвящать) годовщине пакта Молотова—Риббентропа. На всю огромную площадь прозвучали слова о секретных протоколах и об оккупации Прибалтики в 1940 году.
Все. Я была сражена. Одно дело, когда это говорят наши прибалты, и совсем другое, когда это говорит историк из Москвы, которому, казалось бы, какое дело до наших проблем . . .
Членство в КПСС Афанасьеву было мною прощено. С кем не бывает . . .
Отступлю немного в сторону. Общество «Память» выкрикивает на своих митингах, что Юрий Николаевич Афанасьев племянник «то ли Каменева, то ли Зиновьева». Сама постановка вопроса («то ли того, то ли другого») напоминает знакомый по школе исторический жупел: «Бухарин, Каменев, Зиновьев». Правда, общество «Память» волнует не политический аспект, а национальный. Какая разница, чей родственник Юрий Николаевич? Он сам по себе, несомненно, фигура первого плана нашей тяжелой политической действительности.
Я не буду анализировать политическую программу Юрия Афанасьева. Она всем известна — и сторонникам, и противникам — по выступлениям, статьям, гонениям. Она представляется мне вполне конструктивной — при нашей советской бедности на конструктивные программы. Тому последний пример — экономическая программа, принятая на II Съезде. В афанасьевской программе проглядывает какой-то выход из рокового лабиринта, официально именуемого — 72 года победы Октября со всеми вытекающими из этой победы последствиями.
. . . До I Съезда было создание общества «Мемориал», сопредседателем которого является Юрий Афанасьев, после съезда — митинги и рождение Межрегиональной депутатской группы (МДГ). Была работа в комиссии по политической и правовой оценке пакта Молотова—Риббентропа. Работа, окончившаяся в нашу пользу.
Позднее почему-то возникли вопросы. А чего, собственно, хочет Юрий Афанасьев? Ну да, со всеми его политическими программами и высказываниями я полностью согласна, готова подписаться, пробастовать и т. д. А для себя он чего хочет? Любой политик что-то хочет и для себя извлечь из своей политики.
Ну, крики с трибуны и справа: «Власти хотят! Власти!» — мы все слышали. Тем, кто это кричит, и тем, кто эти крики разделяет, отвечу: что ж это за политик, который не хочет власти? И зачем они все там, народные депутаты, как не вершить власть? Андрей Дмитриевич Сахаров был особая статья — во власти он не нуждался. Он был Андрей Дмитриевич Сахаров.
Термин «личные амбиции» тоже с удовольствием склонялся — на II Съезде. Стрелы, надо полагать, в основном летели по двум адресам — Юрия Николаевича и Бориса Николаевича. Послушайте! А что неприличного в пресловутых «личных амбициях»? Были бы личности!
У нас как какое выражение западет в душу народную, вроде знаменитых слов «экстремист», «националист», «сепаратист», «популист», то всё, держись, это навсегда. Еще, например, «разгул демократии». Редкое по маразму словосочетание. Не может быть «разгула демократии»! Или она есть, или ее нет. Теперь появилась и вошла в словарный запас «митинговая демократия». Граждане! У нас почти 70 лет не было митингов в революционном понимании этого слова. Газета «Правда» в упомянутом выше редакционном комментарии особо уличила Юрия Николаевича в любви к митингам. Извините, а где еще можно пообщаться с глазу на глаз с народом, который жаждет этого общения? Тем более, что это наиболее действенный метод, особенно если говорить о том, о чем за 70 лет привыкли говорить на кухнях, а в некоторые времена только сами с собой и ночью. Центральные газеты у нас все как-то не очень, как-то другие там больше высказываются, а если что, то обязательно комментарий. ЦТ «под настроение» еще может выделить минут пять или десять. Так что остается — «митинговая демократия». Причем, как видно из ленинградского опыта, «митинговая партократия» как-то не задалась.
Но почему совершенно неудобоваримый термин — «авторитарная демократия» — пришел мне в голову именно в связи с Юрием Афанасьевым? И именно тогда, когда Юрий Николаевич зачитывал на 11 Съезде заявление Межрегиональной группы (само собой, в пункте «разное», когда ж еще?). Так вот. Вышел на трибуну Юрий Афанасьев и очень тихо, очень спокойно зачитал заявление МДГ. Бедный съезд! Даже Андрей Дмитриевич, выходя на трибуну, непроизвольно повышал голос, чтобы докричаться до агрессивно-послушного большинства. Я уже не говорю про первых и вторых секретарей, директоров, председателей, ветеранов и т. д. Видимо, это свойство трибуны — хочется говорить громко, пусть не всегда убедительно, но зато громко.
А Юрий Николаевич читал заявление МДГ тихим приятным голосом. Зал замер, вытянул шеи и напрягся. Потом написали: «в напряженной тишине». Я бы добавила: в редкой для этого съезда тишине.
И я подумала: как интересно. Это расчет или просто товарищ не в голосе?
А уже потом, то ли «в связи», то ли нет, и возник термин «авторитарная демократия». Я немедленно поделилась своей фразеологической находкой со знакомым политиком и была изругана. Мне было объявлено, что такого просто не может быть. Это что такое?
Это когда человек у власти добивается демократии авторитарными методами.
Юрий Николаевич, несомненно, человек властный и жесткий (для того, чтобы понять это, можно быть просто телезрителем). И несомненно — демократ. Значит: «властный и жесткий демократ». Такое может быть? Это слегка «прослушивается» в интервью межрегиональщиков; это чувствуется по манере себя держать. Это не предвзятость. Мне очень нравится Юрий Афанасьев — как политик, как историк, как публицист. И просто как красивый мужчина.
А для политика внешность и обаяние — дело не последнее. Это избираемые от КПСС могут быть какие угодно — родная партия вывезет. А политику-оппозиционеру, митинговому трибуну кроме четкой и ожидаемой народом программы, кроме дара говорить и убеждать, кроме силы противостоять всем силам неплохо еще и вид иметь. Этого у Юрия Николаевича никто не отнимет.
Чтобы не расстраиваться, я не стала искать номера журнала «Коммунист» за 1984 год в бытность там Юрия Афанасьева зав. отделом истории. Мало ли что я могла там найти. Хорошо, если ничего, но времена-то были тяжелые, а жить надо было. И я не очень хочу знать и задаваться вопросом, как Юрий Николаевич стал профессором истории в наши дорогие застойные годы. В конце концов, только восемь человек вышли в августе 1968 года на Красную площадь. Остальные — несколько миллионов — остались переживать это дело на знаменитых «застойных» кухнях.
Что заставило его, благополучного профессора, ректора, члена КПСС, стать практически главой оппозиции в стране, где демократия находится в полуобморочном состоянии — вот- вот брякнется оземь и с концами?
Напрашивается крайне интересный ответ: заставили ум, честь и совесть (без нашей эпохи, конечно). Если что- то другое, то очень грустно.
Юрий Афанасьев по праву входит в первую десятку «хит-парада» политических лидеров. Его мужество и смелость не вызывают сомнений. (Черный народный юмор: «Афанасьеву уже все можно — все равно расстреляют».) Пока он достаточно последователен и принципиален. Я не думаю, чтобы Юрий Николаевич отказался от чего бы то ни было под каким угодно давлением. Впрочем, я всего лишь телезритель. Но полагаю, что его хватит до конца.
Только в чем он, этот конец? И какую роль для себя видит там Афанасьев? Он проповедник суперрадикальных преобразований. Но быстро в нашей стране прошли только коллективизация, индустриализация и массовое переселение народов. Все остальное откладывается «всерьез и надолго».
По-видимому, МДГ ждет судьба оппозиционной парламентской фракции, основной функцией которой будет пребывание в оппозиции. Что будет делать в такой ситуации Афанасьев?
Бескорыстие среди политических деятелей, как правых, так и левых, качество редкое. Для этого надо быть Сахаровым.
Личные качества Юрия Афанасьева для меня загадка, как и для многих. Земля полнится слухами, а советская особенно, ввиду ее до сих пор неутоленного информационного голода.
Это из кухонных бесед московской интеллигенции с рижской: какие-то невнятные рассказы о якобы авторитарном правлении Афанасьева во вверенном ему институте. Верить в это не хочется.
Другой момент. Депутат Ярин, к которому я, сразу оговорюсь, не могу питать теплых чувств ввиду занятия им поста руководителя Объединенного фронта трудящихся России, родного брата нашего Интерфронта; так вот, депутат Ярин всенародно возмутился через «Огонек» тем, что Юрий Афанасьев на собрании МДГ в Доме кинематографистов преступно не пресек выкрики из зала: «Слава Афанасьеву!»
Мне тоже не очень-то такие выкрики. Но мне кажется, что пресекать их самому Юрию Николаевичу было бы вульгарно и недостойно. Лучше всего было их просто не заметить, что, видимо, он и сделал. Эти крики на совести тех, кто кричал. Но поступок Ярина не может не вызвать умиления: он хотел встать и публично указать Афанасьеву на возмутительность подобных криков. После этого только бы и оставалось, что закричать: «Слава Ярину!»
Если слава и оказывает на Афанасьева какое-то влияние, то, на мой взгляд, пока позитивное. Сравнивая его статьи и интервью хотя бы за 1987 год с нынешними программными заявлениями, можно отметить заметное «полевение» и более радикальный взгляд на марксизм-ленинизм, например. Кроме того, я не считаю, что у Юрия Афанасьева такое же громкое имя, как у Бориса Ельцина. И очень жаль. Но Борис Николаевич шел к ней, славе, своим, несколько экстравагантным путем, что не каждому дано.
Мне не совсем понятно рвение Юрия Николаевича «обновить» КПСС. Чего уж тут обновлять-то? Но, может быть, он видит в этом какой-то путь, который не виден невооруженным беспартийным глазом.
Мое детство, отрочество и юность, а также ранняя молодость пришлись на славные брежневские дни. Поэтому поверить во что бы то ни было для меня почти невозможно. Сегодня, когда я это пишу, прошло ровно 72 года со дня разгона Учредительного собрания. Со страхом ждала во время I Съезда, что опять войдет матрос Железняк и скажет свое незабвенное: «Караул устал». Или это скажет Михаил Сергеевич, когда ему будет нужно.
Нет, никто не вошел, не сказал.
Последние слова Андрея Дмитриевича Сахарова, уходившего вечером 14 декабря с собрания МДГ, уходившего навсегда, были: «Завтра предстоит бой . . .»
Бой предстоял уже без него. И ответственность за этот бой легла и на плечи Юрия Афанасьева.
БОРИС НИКОЛАЕВИЧ
... И твердь воздастся каменной порукой
в две тысячи . . . прославленное лето,
когда лимитчик Юрий Долгорукий
дотянется рукой до Моссовета.
М. Гаврюшин, Вешнее
... О таких людях говорят:
никак не могут пройти мимо трибуны.
Любишь же ты, Борис Николаевич,
чтобы все флаги к тебе ехали! . .
Е.К.Лигачев, из выступления на XIX партконференции
(Стенографический отчет, т. 2, с. 88)
«Перешагнет; Борис не так-то робок! Какая честь для нас, для всей Руси!» Это не про Бориса Николаевича Ельцина. Это про Бориса Федоровича Годунова. Сказал некто князь Шуйский. Было это очень давно.
Если бы Бориса Николаевича Ельцина не было, его следовало бы сочинить.
Помните, школьное, потом институтское: «страшно далеки они от народа»? Три этапа русского революционно-освободительного движения из работы В. И. Ленина «Памяти Герцена». И это вот знаменитое «страшно далеки» сказано про декабристов. Может, и были они «страшно далеки», но, однако, Николай I максимально их приблизил к народу, одних просто повесив, а других засунув на каторгу. Я это веду к тому, что коммунисты (вообще-то «третий этап русского революционно-освободительного движения», но перешедший в принципиально новое качество) от народа не то что далеки, а просто живут где-то на другой планете. Я имею в виду, само собой, партаппарат в контексте «ум, честь и совесть».
И вот появляется былинный герой — Борис Николаевич Ельцин. (Еще Самозванец сказал: «А там Борис расплатится во всем» — это вам ничего не напоминает?)
Описывать шумный путь Бориса Николаевича к славе дело никому не нужное — все и так всё знают.
Мне просто хочется сделать легкий набросок к его, сопровождающему нас вот уже, кажется, четыре года, образу.
Что такое Борис Николаевич Ельцин для нашего общества?
Для нашего замученного и усталого народа?
Для простого советского потребителя массовой информации?
В определенном смысле он — «психотэрапэут» Кашпировский.
Народу все время кто-то нужен. Свой. Простой. Почти доступный. Чтобы народ мог говорить о нем на кухне, в городском транспорте, на работе; чтобы народ мог за него переживать, писать письма в его защиту и т. д.
В «золотые» доперестроечные дни в этих «героях» ходили актеры и певцы, а также спортсмены. Реже — писатели. Но в основном киногерои, позже автоматически переходившие в фольклор. Сначала Василий Иванович Чапаев, потом, гораздо позже, Максим Максимович Исаев, более известный в широких массах как штандартенфюрер Штирлиц.
Но актеры, певцы и спортсмены покинули первые десятки «хит-парадов» популярных людей народов СССР. Их место прочно заняли, как в первые годы советской власти, политические деятели. Тогда просто говорилось: вожди.
Сначала сам Михаил Сергеевич Горбачев. Года два все умиленно внимали ему, читали его, пересказывали его друг другу. Потом на сцену во всем своем великолепии явился Борис Николаевич Ельцин. Страна содрогнулась от легкого ужаса и восторга.
Помню передаваемый из уст в уста восхищенный пересказ (я полагаю, очень вольный) о встрече Бориса Николаевича с представителями коррумпироввнной московской торговли, когда Борис Николаевич, указав на свои отечественные «шузы», сказал ей, московской торговле: «И вы в таких походите!» И прочие страсти. Следствием чего было изъятие Бориса Николаевича из МГК (Московский горком партии) и Политбюро.
Слегка остановлюсь на XIX партконференции. Я думаю, о чем говорил сам Борис Ельцин, мало кто помнит, так как его речь совершенно затмил своим выступлением, впоследствии разобранным неблагодарным народом на цитаты, Егор Кузьмич Лигачев, Никто столько не сделал для популярности Бориса Николаевича, как Егор Кузьмич. (У Шекспира в «Двенадцатой ночи» есть такой милый персонаж, который говорит, в связи’с каким-то совершенным им безобразием, замечательные слова: «А если я что и сделал, то это все сэр Тоби!»)
Вернемся к партконференции. Простому советскому телезрителю было весело. Простой советский телезритель резвился. Нечасто простому советскому телезрителю случалось порезвиться, слушая дебаты на партконференции. И обсуждать ее потом, как чемпионат мира по футболу.
Борис Николаевич укрепил свои позиции народного героя и аппаратчика-мученика.
Он был тогда еще несколько одинок. Не было плеяды народных депутатов. Не было Межрегиональной группы.
И они занимали с М.С.Горбачевым первые десять мест в списке лидеров перестройки. Одиннадцатым шел Виталий Коротич. (Я намеренно не пишу об Андрее Дмитриевиче Сахарове — это ведь совсем другое.)
И страшное слово «популист» тогда еще не прилипло к шумной репутации Бориса Ельцина. (Про это слово хочется закричать: «Автора! Автора!» — в словарях, даже иностранных слов, его нет, не говоря уже про Ожегова.)
Ладно. Опустим промежуток времени между партконференцией и нынешним днем, вобравший в себя столько страстей (к ним я еще вернусь). А в начале 1990 года от Рождества Христова любопытство советского человека: «Где же в следующий раз приземлятся советские танки?» — было наконец полностью удовлетворено. По словам радио «Свобода», японская компартия заявила свой протест по поводу бакинского их, танков, нового местопребывания. Я позволила себе удивиться: «А почему вдруг именно японская?» Удивилась я публично. Мне весело объяснили: «А там Борис Николаевич!» В Японии, в смысле. «А, — сказала я, — тогда конечно».
Я очень сложно отношусь к Борису Николаевичу Ельцину. Мой предыдущий «герой» — Ю.Н. Афанасьев, хотя и вызывает легкий страх своим ярко выраженным "авторитарным демократизмом", все же мне ближе, только я стою еще левее. (Правда, Юрий Афанасьев «левеет» уже не по годам и месяцам, как раньше, а по дням и часам.) А вот Борис Николаевич!
Просто написать: «не верю». Но это не то. Может быть, как раз и верю.
Пять миллионов москвичей взяли и проголосовали за него. 89 процентов. Очень впечатляет. И я б проголосовала, как проголосовали все мои московские родственники и друзья. Но не за Бориса Ельцина, а в пику партаппарату. Сколько из этих 89% проголосовали из аналогичных «идейных» соображений? А немало, я думаю.
Потом стране пришлось в очередной раз вздрогнуть от негодования, когда Ельцина «прокатили» в Верховный Совет СССР. (Я, признаюсь, больше озверела от факта неизбрания Г. Попова, И. Заславского, а также Ю. Черниченко.) Но народный депутат Казанник совершил благородный поступок, страна облегченно вздохнула, и Борис Николаевич занял свое место в Верховном Совете. А я теперь начинаю думать, что предпочла бы там депутата Казанника. А лучше обоих. А еще лучше заодно и Г. Попова, И. Заславского и Ю. Черниченко.
«Популист»! Еще была когда-то «кибернетика» (или генетика) — «продажная девка» антагонистического строя. Где-то на днях нашла, кажется в интервью с самим Борисом Николаевичем, что такое «популист». Это, оказывается, человек, пользующийся дешевой популярностью в народе и умело ею пользующийся. Значит, если мыслить логически, 5 млн москвичей и еще столько по стране в целом попались на удочку «дешевой популярности»? Тогда еще вопрос: а что такое дешевая популярность и что такое недешевая? Я лично понятия не имею. Но одно могу сказать: НЕПОПУЛЯРНОСТЬ партаппарата явно недешевая, потому что слишком дорого обошлась народу и стране. И вообще я заметила: если популярность большая, то она обязательно дешевая. Одним словом, народ у нас оценивается крайне невысоко — что ему нравится, то и дешево.
Мне попался первый и, по-моему, последний номер независимой газеты «Трибуна». Там на большинстве страниц имеет место стенограмма встречи Б.Ельцина с избирателями в г. Зеленограде 22 сентября 1989 года. По-видимому, эта встреча и демонстрирует пресловутый популизм в его чистом, первозданном виде. Мне бы хотелось взглянуть на этих избирателей, т. е. для полноты картины. Все ответы Бориса Николаевича на все вопросы были именно такие, какие зал прямо-таки рвался услышать. И впечатление это оставляет несколько фарсовое. Люди пришли услышать, что Горбачев тормозит, что Лигачева давно пора, что Сухарев — лучший враг Тельмана Хореновича, что газета «Правда» и В. Афанасьев — главные камни на нашем светлом пути и т. д. И они все это услышали. Ответы Бориса Николаевича умилили простотой своей и доступностью для жаждущего уха народного. Правда, и напоминало это слегка давнего Жванецкого: «Правда ли, что там-то строят мост?» — «Правда, строят».
Чего стоит один только пассаж: «. . . Надо лишить власти Горбачева, иначе он развалит всю страну!» («Трибуна», с. 3). Можно очень по-разному относиться к генсеку, но пусть Борис Николаевич назовет альтернативную кандидатуру. Кроме самого себя, разумеется. В общем, иногда хочется «сказать» историческую цитату Егора Кузьмича, а иногда закричать: «Прав! Прав!»
Из всего вышесказанного вряд ли вытекает, что я вхожу в число поклонников Бориса Ельцина. Но надо смотреть на вещи реально. Однозначные фигуры пробиваются в «люди» гораздо чаще неоднозначных. Благодаря членству в КПСС и фортуне. Причем могут пробиться ужас как высоко. Пример тому: Л. И. Брежнев, К. У. Черненко.
Борис Николаевич Ельцин достиг высот немалых. Кандидат в члены Политбюро правящей (а какой еще, если другой нет?) партии. Впрочем, сей факт отошел в Историю КПСС, не знаю какого только года издания. То есть он, Борис- Николаевич, был в самой что ни на есть главной цитадели партаппарата. (Он и сейчас член ЦК КПСС, что несколько удивляет.)
Вспоминать всем и каждому, как это у нас любят, их здравицы в честь незабываемого Леонида Ильича — дело неблагодарное. Гораздо легче перечислить ту пару десятков человек, которая их не пела. А уж требовать этого от бывшего кандидата в члены Политбюро и вовсе смешно.
От того, как перестроился Борис Николаевич, треску и шуму было на весь мир.
Считается и внедряется в умы наши, что перестройку начал Михаил Сергеевич. А что ему оставалось-то? Ну, допустим, ладно, он ее действительно, родимую, начал и он ее лидер, вернее, теперь-то экс-лидер, застрявший где-то посередине забега.
Далее возникает «вопрос по Борису Николаевичу». Почему он, представитель высшего эшелона, вдруг оказался, мягко говоря, оппозиционером. Имею на сей счет две версии, не слишком лестные для Бориса Николаевича, — ну, что ж делать, ежели действительность не вдохновляет на веру в бескорыстные порывы партаппаратчиков?
Первая. Народный расклад. Так было и в благословенные времена стагнации: этот дядя в Политбюро — добрый, тот — злой, этот — радикал (правда, это слово было в те времена неупотребляемо всуе), тот — консерватор. В пору моего детства добрым и либеральным считался Косыгин (версия не подтвердилась), а злым и консервативным — Суслов (действительность превзошла все догадки). Леонид Ильич был просто герой фольклора. То же получилось и в «перестроечном» Политбюро. Роли распределились: Михаил Сергеевич — лидер, но центрист, Егор Кузьмич - консерватор и сталинист (Господи, и чего мы все к нему пристали?), а Борис Николаевич Ельцин, первый секретарь МГК и кандидат в члены Политбюро, — радикал. И тут, мне кажется, случилось вот что: Ельцин «переусердствовал» в игре в радикализм, где-то преступил грань, проведенную Политбюро, и вот все мы знаем результат.
Версия вторая. Борис Николаевич решил самовыразиться. Один лидер в лице Горбачева уже имел место, а быть просто радикальным кандидатом в члены Политбюро стало Ельцину невмоготу — его потенциальные возможности рвались вдаль, вширь и ввысь. И он, совершив необратимое на том, тайной сокрытом, октябрьском Пленуме 1987 г., заблистал во всей своей красе на необъятных просторах нашей многострадальной родины. А ей только покажись.
Много ли в этом искреннего порыва «восстановить доброе имя партии»? Я думаю, Борис Николаевич понимает, что восстанавливать там уже нечего. Однако крепко держится за ЦК.
Все это сложно. Чужая душа потемки, а уж тем более, если человека зовут Борис Ельцин.
Теперь я вернусь немного к «этапам большого пути» Бориса Николаевича Ельцина.
Поездка в Америку. О, Боже! «Пьян или не пьян?» Под обсуждение этой глобальной проблемы нашего бытия я ехала на работу, работала, ехала с работы. Над головой стояло бесконечное: «Пил или не пил?»
Газета «Правда» решила этот вопрос для себя быстро, положительно, но неэффективно. Вследствие чего главный редактор В. Афанасьев отбыл в неизвестном направлении на научную работу. А Борис Николаевич получил некоторую сатисфакцию. Народ опять же был доволен таким оборотом дела. Но вопрос мучил и не давал народу покоя: «А все ж — пил?» Тут и ЦТ подоспело с видеозаписью. Я ее не видела, поэтому своего личного впечатления поведать миру не могу, к собственному сожалению. Очевидцы во мнениях разошлись, долго кричали и ругались.
А если пил? Просто его показали, а других-то не показывают. Вот и все. Тоже мне, страна трезвенников. В моем мнении он не рухнул — остался там же, на своем месте. А народ опять пожалел его, между прочим, и написал много писем.
Борису Николаевичу все идет на пользу. Партаппарат как будто специально занимается поддержанием неослабевающей популярности Ельцина. Создал, например, на Пленуме ЦК комиссию по неэтичному поведению члена ЦК Б.Ельцина (кажется, она так называлась, и как она там, кстати, поживает?). Результатом ее создания было триумфальное избрание Ельцина в народные депутаты СССР. Прямо что-то демоническое есть в этом.
Теперь возьмемся за коренной вопрос. Ну да, о власти. Тут сказать нечего. Власти Борис Николаевич хочет. Честно и неприкрыто. Повторюсь: как всякий уважающий себя политик. Претендовать на пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР он мог, но понимал, что «реальность» не на его стороне, и вполне закономерно снял свою кандидатуру. Честно говоря, «реальность» редко бывает на стороне Бориса Николаевича. Это вообще беда всей Межрегиональной группы. На их стороне субъективная реальность, но отнюдь не объективная. Бал правит аппарат.
Но сейчас Борис Николаевич собрался выдвинуть свою кандидатуру на пост Председателя Верховного Совета РСФСР. Бог ему, конечно, в помощь. Совсем неплохо иметь на таком посту сопредседателя МДГ, к тому же весьма сочувственно относящегося к самоопределению Прибалтики. Это с точки зрения жительницы Прибалтики. Жительницы Латвии. А с точки зрения жителя РСФСР? Трудно судить со стороны.
Но на мой непросвещенный взгляд, Борис Ельцин стал несколько одиозен для какого-либо чересчур крупного поста. Одиозен — в значении «нежелателен», а не в значении «неприятный, вызывающий крайне отрицательное отношение к себе». А желателен ли вообще? И что думают по этому поводу другие сопредседатели МДГ?
Иногда мне приходит в голову весьма кощунственная мысль: а не является ли Борис Ельцин, так сказать, «фигурой прикрытия» для «межрегиональщиков»? Я поясню свою мысль. «Прикрытия» отнюдь не в плане, что-де «межрегиональщики» строят какие-то страшные козни супротив дорогой нашей советской власти, как искренне считает часть агрессивно-послушного большинства, а светлым ликом Бориса Николаевича при этом прикрываются. Нет, немножко наоборот. Борис Николаевич, как я подробно писала выше, страшно популярен в народе: 2-е место в конкурсе газеты «Советская молодежь» на звание «Мужчина года» — пропустил вперед себя только «психотэрапэута». Чего не скажешь об остальных сопредседателях. Они, несомненно, популярны, но их популярность носит более утилитарный характер. Или даже элитарный. (Я не касаюсь А. Д. Сахарова — к нашему великому горю, в списке сопредседателей он больше не значится.) Народ не болел за них с такой душой, как за Бориса Николаевича. Они, несмотря на их любовь к митингам (не дай Бог, не сочтите за осуждение), все же несколько «далеки от народа». А Борис Николаевич близок и почти доступен. Наконец утолена народная тоска по аппаратчику (ну, все-таки член ЦК), который отказался от привилегий, сам в магазин, в наш простой советский магазин, ходит, и обувка на нем наша, советская, и вообще. И, конечно, такой человек нужен в руководстве МДГ как воздух. Но я сильно сомневаюсь, чтобы они делали на него большую ставку и желали бы его видеть в качестве крупноруководящего лица.
Мнение мое чисто субъективное, никакой информацией извне не подтвержденное и как будто оснований под собой не имеющее. Но плюрализм — потому и пишу. Почему-то мне роль Бориса Ельцина в МДГ именно такой и видится.
Мне задали вопрос: «Как я считаю, чего больше в политике Бориса Ельцина — смелости, безоглядности или глупости?» Считаю, что это несомненно смелость, с некоторой долей политической глупости (тоскливо от зеленоградской встречи!), а что касается безоглядности, то тут уже оглядываться-то некуда. Это как у И. Бродского: «Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Борис Николаевич — политический авантюрист не в самом плохом контексте. Иногда ведь и политический авантюризм приводил к положительным результатам. Один такой авантюрист, светлая ему память, взял и выпустил из лагерей сотни тысяч невиновных, и, чтобы он ни натворил потом, на его могиле всегда будут цветы. В общем-то, политика — это всегда в какой-то мере авантюра, особенно в тяжелые времена.
Выходит ли из этого, что я не считаю Б.Н.Ельцина серьезной фигурой в широкой политической трактовке слова «серьезный»? Нельзя не считаться с очевидным — Верховный Совет СССР, член ЦК, 5 млн москвичей, сопредседатель МДГ, разговор с Джорджем Бушем и т. д. Но все равно что-то есть от милого нашего А. М. Кашпировского: «Я пришел сеять добро!!!» Вот именно. Еще что-то пугачевское (не Аллы Борисовны, а Емельяна): «Я пришел, чтобы дать вам волю!» Хотя это и вовсе Степан Разин. В общем, они приходят и уходят, а народ остается с раскрытым ртом. Я просто боюсь, что это тот самый случай. Не дай, конечно, Бог.
Нам мало что остается — сидеть, смотреть и ждать. Мы все-таки еще на галерке, а не в партере. Мы все еще приглашенные, а не полноценные участники.
У нас в Латвии несколько свои проблемы, но мы не можем сказать, что нам наплевать, что будет там, с ними — с Б. Н. Ельциным, Ю. А. Афанасьевым, Г. X. Поповым, со всей МДГ. Потому что от того, что будет с ними и где они будут, зависит и то, что будет с нами и где будем мы. И наоборот.
Получит ли Б. Н. Ельцин интересующий его пост? Пока это самое интересное. И еще — как он им распорядится.
Но до тех пор с ним может случиться пара историй в его фирменном «ельцинском» стиле. Впрочем, это, как обычно, послужит лишь украшению его неповторимого облика.
Я новый мир хотел построить.
Да больше нечего ломать.
(Владимир Друк. Эпитафия)
Остается надеяться, что еще есть что.
ЕГОР КУЗЬМИЧ
Чистосердечно, откровенно хочу сказать,
чертовски хочется заняться конструктивной работой,
конкретными делами перестройки,
добиться, чтобы в каждой семье
быстрее ощутили ее результаты.
Из выступления Е. К. Лигачева
на Пленуме ЦК КПСС, 6 февраля 1990 года
Всем своим вот организмом
Сколько он сумеет мочь
Я хочу быть коммунизмом ,
Чтобы людям здесь помочь
Чтоб младую дорогую
Не растрачивали жизнь
Чуть родились — а я вот он:
Здравствуй, здравствуй, коммунизм!
Дмитрий Пригов
Мы заелись.
Вдруг стали придирчиво выбирать, кто нам в Политбюро нравится, а кто нет. Как будто они кинозвезды или футболисты. Вот Михаила Сергеевича все любят. Даже те, кто против. Николая Ивановича принято сурово критиковать: куда он нас заведет со своими экономическими проектами?! Но при этом относимся мы к Николаю Ивановичу хорошо. Чем-то он нам импонирует. А когда вдруг на историческом Пленуме сказал о многопартийности, так даже и пятилетний план временно забылся. А.Н.Яковлев и Э.А.Шеварднадзе, те просто вне конкуренции. (Я сразу оговорюсь, что выступаю от имени определенной части народа, а не, как у нас любят говорить, от всего народа, нет, нет.) А вот Егор Кузьмич нам, видите ли, совершенно не нравится. Не любим мы его. Консерватором обзываем. А иногда и сталинистом.
Заелись.
Совершенно забыли, что на протяжении шестидесяти с лишним лет все наши славные Политбюро состояли сплошь из одних Егоров Кузьмичей. Это на заре Октябрьского переворота в моде были яркие политические индивидуальности — пусть они и засунули нас Бог знает в какое светлое будущее. Ленин, Троцкий, Бухарин, Каменев, Зиновьев, Дзержинский, Радек, Александра Коллонтай, наконец.
А потом заступили на, казалось, бессмертную вахту ждановы, молотовы, кагановичи, ворошиловы, бреж-невы, сусловы, черненки.
И так шло до 1985 года. Включительно.
И ничего. Никто не вопил. На митингах не обзывался и плакатами не махал. В пикетах не обругивал. На съездах Советов в виде негативного примера не употреблял. Взятки не шил.
Правда, не было ни митингов, ни пикетов, ни съездов, ни . . . — чуть было не написала, что и взяток не было.
А вот теперь все — радикалы, умеренные, центристы, инженеры, кооператоры, члены КПСС и нечлены, отдельные члены (ЦК), интеллигенция и рабочий класс — с тяжелой руки Бориса Николаевича Ельцина нашли себе козла отпущения — Егора Кузьмича Лигачева.
Не хочет никто понять Егора Кузьмича-то. А мне вот видится его душа, и в душе этой святая верность идеалам. Идеалам своего детства, когда свернули нэп и завели всерьез и надолго индустриализацию с коллективизацией. Идеалам своей юности, когда давили гнусных врагов народа, и жизнь от этого становилась лучше и веселее. Идеалам своей молодости, когда уничтожались и переселялись черт знает куда целые нации и народности, населяющие необъятные просторы любимой Отчизны. Идеалам своей зрелости, когда командовал Томским обкомом, посадив область на голодный паек («я обыкновенный советский человек и советский коммунист») и походя потопив в реке массовые захоронения репрессированных (это, говорит, были дезертиры).
Так почему же в старости Егор Кузьмич должен отказаться от своих идеалов? От своего пути, пройденного в ногу? Он честный человек. Он не должен. Он, возможно, и хочет быть таким же раскованным, как его старый боевой друг Борис Николаевич. Но принципами поступиться не может! А чужие принципы, товарищи, надо уважать. На то и плюрализм.
А мы всё скандируем: «В отставку! В отставку!»
Когда и почему мы вцепились в нашего Егора Кузьмича, я не помню. Но как-то вдруг взяли и вцепились. А ведь на вид вроде в нем ничего такого протокольного, как например в Трофиме Денисовиче Лысенко было. Словом, обыкновенный советский гражданин и советский коммунист.
Может быть, все началось со знаменитого: «Ты не прав, Борис!»? Помню лишь, как все зашелестело и зашуршало: Лигачев—консерватор, Лигачев — тормоз, Лигачев не любит Горбачева...
Господи, какие же мы все идеалисты! И 72 года советской власти нас не обломали.
Вот встала на II Съезде депутат от профсоюзов Э. Памфилова. (Я тут, кстати, отвлекусь от предмета разговора по причине большого желания предложить Съезду народных депутатов разрешить депутатам от общественных организаций иметь только совещательный голос, а которые не хотят только совещательный, пусть пробаллотируются по округам, а мы тогда посмотрим, сколько из них вернется на съезд живыми.)
Возвращаюсь к Э. Памфиловой. Встает это небесное создание от профсоюзов и дрожащим, готовым сорваться на слезы голосом взывает к Т. X. Гдляну, чтобы он тут же, не сходя с места, предъявил доказательства: брал Егор Кузьмич или не брал. Вся страна, мол, ждет, брал ли Егор Кузьмич 30 ООО или нет. Страна, само собой, затаила свое многомиллионное дыхание. А Тельман Хоренович ответил ей, стране, на мой взгляд, очень славно, особенно мне понравилась одна мысль: «. . . не могу понять, почему именно на этой личности сосредоточено, собственно говоря . . .» Дальше в стенограмме следует: «шум в зале».
Вот и я не могу понять: почему мы сосредоточились на этой личности? Почему на Егоре Кузьмиче Лигачеве, а не на Виталии Михайловиче Воротникове, например?
Мне вообще кажется, что Егор Кузьмич — образ собирательный. Наша партия собирала его, этот образ, 72 года, любовно взращивая, лелея, холя, от лагерной повинности освобождая. Правда, Егор Кузьмич как-то с высокой трибуны обмолвился, что и в его семье были репрессированные. В семье-то, может, и были . . .
На I Съезде, помнится, встал какой-то депутат из «агрессивно-послушного» и сказал что-то в смысле, дескать, Егор Кузьмич — олицетворение партии, ее совесть. Это верно.
Все деяния Егора Кузьмича видны невооруженным глазом и отличаются чисто партийной непритязательностью. Недаром же сказала про него журналистка из «Аргументов и фактов», что он «прост как правда». Я думаю, она имела в виду газету.
Та памятная для страны пора, когда Егор Кузьмич возглавлял нашу с вами идеологию, ознаменовалась некоторыми громкими делами. Самым оглушительным было, конечно, письмо Нины Андреевой, которое мы от ужаса ксерокопировали на долгую память. Но про это уже столько сказано и написано!И вовсе не доказано, между прочим, что раз идеологию возглавлял Егор Кузьмич и что раз все остальные руководители были в отъезде, то это он и приложил руку. Это все наши досужие домыслы, между прочим.
Но вот на одном событии, случившемся о ту пору и обидевшем меня кровно, я приостановлюсь, Тем более из некоторых источников знаю, что тут не обошлось без трудовых рук Егора Кузьмича.
Одним чудным февральским вечером, заметьте — в пятницу, вдруг, без объявления войны, в программе «Взгляд» вместо А. Любимова, Д. Захарова и В. Листьева внезапно возник моложавый Володя Мукусев. В воздухе явственно запахло любимой застойной передачей «Мир и молодежь». Правда, бывший комсомольский журналист перестроился и даже иногда выдает вещи, тянущие на «10 лет без права переписки». И не прошло и 4 месяцев, как вышепоименоованная очаровательная тройка, без которой пятница была не в кайф, появилась во «Взгляде», мотивировав свое трехмесячное отсутствие чем-то малочленораздельным. Возвращение их случилось чуть ли не через день после сошествия Егора Кузьмича с поста главного идеолога страны.
Нелегкая партийная судьба зашвырнула потом Егора Кузьмича на сельское хозяйство. Я это комментировать отказываюсь. Для меня тут вопрос вот в чем: или он скрыл от народа свое сельскохозяйственное образование, или Политбюро решило, что у нас тут все так прочно, что и развалить нельзя. Злые языки говорят, что была у Лигачева сильная и новая идея: колхозы. И это все решило.
Да, любит Егор Кузьмич колхозы. Не скрывает. Не может он так, ни с того ни с сего отдать на попрание «вольнице спекулятивных кооператоров».
Про ознакомительные поездки Егора Кузьмича по стране лучше, чем сказал на I Съезде Юрий Черниченко, не скажешь. Жаль только, что его поездку в родной обком, в город Томск, наше ЦТ освещало преступно мало. Ни пикетов не показало, ни плакатов у входа в зал, где проходила историческая пресс-конференция. Спасибо, что есть у нас в Советском Союзе, в городе Мюнхене, радиостанция «Свобода», которая поездку осветила широко и очень даже беспристрастно.
Выступает Егор Кузьмич не так уж часто. Но всегда со страшной силой. Слова его вмиг расходятся по стране, как цитаты из «Двенадцати стульев». Почти каждая речь — бестселлер.
Сколько материала дала ответная, защитительная речь Егора Кузьмича на 11 Съезде, где он проходил по делу Гдляна и Иванова. Был он сам себе адвокат и даже называл себя в третьем лице: «Лигачев», что придавало дополнительную остроту и значительность всему сказанному.
Ну, с деньгами Бог с ними, в конце концов тридцать тысяч — не деньги, не стоило и шума поднимать. Вот цитата из самого Егора Кузьмича: «. . . как раз здесь и приписывается первая взятка Лигачеву, это парадокс, который пытаются сделать фактом» (!?).
Очень мне понравилось вот такое место в этой речи: «. . . знамя борьбы против коррупции и взяточничества подняла наша партия, и прежде всего после апрельского Пленума 1985 года». Ну, во-первых, не после апрельского Пленума, и поднял вышеупомянутое «знамя борьбы» Ю.В. Андропов. А во-вторых, партия у нас все привыкла делать сама.
И еще один момент по поводу вопля следователя Иванова, что найдутся у нас еще свои Живковы и Хонеккеры. А Егор Кузьмич ответил на эту ивановскую угрозу так: «. . . хочу со всей ответственностью сказать, что руководство нашей партии делало все необходимое, все возможное для того, чтобы избавить наши братские народы от коррупции, взяточничества, от беззакония, что творились в этих странах».
Правда, не знаю, что такое «все необходимое». Видела по ТВ — вручали ордена и медали, улыбались, пожимали руки, фотографировались, обнимались (в последнее время ТВ очень умело вырезало поцелуи). Вот закатный чаушескин съезд посетили. Хлопали там и приветствовали. Ну и что? Никто не знал, что «кровавый диктатор» выяснится. Это же для всех — гром с ясного неба, не так ли?
Но вообще речь хорошая. Главное, как и все, что делает Егор Кузьмич, искренняя.
Но вот последняя речь, имевшая место на февральском Пленуме 1990 года, говорят, неоднократно прерывалась аплодисментами. Было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Уже первая фраза убила меня наповал: «Я думаю, что вы согласитесь, если скажу, что самым ценным в нашей жизни всегда была уверенность советских людей в завтрашнем дне, а ведь это и есть социализм, во всяком случае характерная его черта». Понятно вам, наконец, что такое социализм? Это когда есть нечего, сахар и мыло по талонам, носить нечего, общественные фонды потребления в 96 раз ниже шведских, нынешний рубль стоит 18 копеек, сотни тысяч людей под угрозой безработицы, квартира 14 квадратных метров на двоих, рэкет в подъезде, Борис Николаевич кричит о гражданской войне, но откуда-то есть УВЕРЕННОСТЬ В ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ.
Далее беру наиболее понравившиеся места по тексту.
«Люди все больше понимают, что демократия немыслима без дисциплины. Падение дисциплины, товарищи, привело к огромным потерям. Я бы сказал, к небывалому оживлению делячества и местничества».
Улавливаете связь между демократией, дисциплиной, делячеством и местничеством?
А дальше — полный облом, как мы говорили в детстве.
Заложил Егор Кузьмич все любимое народом Политбюро и Михаила Сергеевича, и Александра Николаевича, и Эдуарда Амвросиевича, и Николая Ивановича. Пофамильно. Всех повязал тбилисскими событиями. Все они, сказал, единогласно одобрили «политические рекомендации, касающиеся развития событий в Тбилиси». Вот так. Вообще-то мы и раньше так думали. Но как-то всё старались делать вид, что да, конечно, Родионов и Патиашвили, ну, конечно, и Егор Кузьмич, как же без него? А всех остальных и в стране-то не было. Ан нет. Егор Кузьмич, верный своей привычке резать правду-матку в глаза («Ты не прав, Борис!»), взял и разбил нашу весьма, правда, шаткую иллюзию, что уж они-то тут ни при чем.
Очень хорошо сказал он в этой речи про «единство партии». Сказал-то хорошо, но не вовремя — как раз через день после московского демократического митинга. Но что поделаешь: хочется единства? Хочется!
Финальную часть речи желающие могут посмотреть в эпиграфе к статье. Есть там некоторая недосказанность. За чертовским желанием конструктивной работы слышится как бы обида, что мешают, не дают. Все эти дискуссии, республики, советы, плюрализмы . . . Словом, вся эта гласность с перестройкой . . .
Во второй речи на Пленуме меня заинтересовал только один фразеологический оборот: «... я думаю, что вы меня не заподозрите в неискренности, если скажу . . .»
В искренность Егора Кузьмича я верю всерьез. Он сам очень верит в то, что говорит. Убеждена — он очень хочет быть прогрессивным, как Михаил Сергеевич, Эдуард Амвросиевич и Николай Иванович (как Александр Николаевич — вряд ли). Хочет. Но не может. Жизнь в партаппарате так просто из сердца не выкинешь.
По-моему, считать Егора Кузьмича главным тормозом — непростительно, Перед глазами тотчас всплывает картина — прет по железнодорожному полотну поезд под названием Перестройка, а на путях стоит одинокий Егор Кузьмич. Но . . . Во-первых, и поезд никуда пока еще так особенно далеко не отъехал, во-вторых, Егор Кузьмич, между прочим, едет с нами в том же поезде. И имя Егору Кузьмичу — Партаппарат. И нечего на одного человека всех застойных собак навешивать.
Это все от нашей радикальной предвзятости. К примеру, все руководители по стране разъезжают, и для всех города красят и подметают всем городом, и на прилавки тотчас весь годовой мясной запас выбрасывают. Но почему-то пресса, та, которая полевее, любит в этом свете только поездки Егора Кузьмича описывать. Вот и «Советская молодежь» не удержалась и поведала, как в городе Витебске во время визита дорогого гостя объявилось несколько сортов ветчины. А я и не знала даже, что она бывает нескольких сортов, я думала, что ветчина — это имя собственное. А если бы Николай Иванович поехал? И город бы подмели, и ветчину бы предъявили, но в газетах бы ни гу-гу.
Так что, вообще-то Егору Кузьмичу очень даже сочувствую. Почему-то за всех застойных предшественников отдуваться приходится ему одному. Правда, взор его остается чист, правдив и ничем таким не замутнен. И сил у него много.
Нет, сказал Егор Кузьмич в ответ на инсинуации Алеся Адамовича, в отставку я не пойду — я еще полон сил работать.
. . . Подбиралась я к последним абзацам своих вольных размышлений и вдруг с чувством глубокого удовлетворения узнала, что полку наших советских публицистов прибыло. Вышли в свет «Избранные речи и статьи». Однотомник. От одного только издательского вступления сладко ноет сердце: «Произведения члена Политбюро ЦК КПСС, секретаря ЦК КПСС Егора Кузьмича Лигачева . . .» Издание — потрясает своим великолепным оформлением, а стоит почти ничего — каких-то 80 советских копеек. Как обед в кремлевской столовой. Особенно радует вот что: это ведь только «Избранное». Значит, есть надежда и на Полное собрание сочинений.
От редакции. Когда этот номер журнала выйдет в свет, в судьбах наших героев может многое измениться, и редакция хотела бы обратить особое внимание читателей на это обстоятельство. Так, в частности, Ю.И Афанасьев в апреле 1990 года вышел из КПСС.
