РАЗВАЛКА
Ефим Гаммер (Израиль)
© Ефим Гаммер, 2012
Опубликовано в журнале "Студия", №15 - 2012
Германия
Рассказ
Звезды витают в небе. Но поди отыщи их в земле.
Мы находили свои звезды в земле – на развалке: второй этаж
разрушенного войной ювелирного магазина, в пятидесяти шагах от моего дома на
улице Аудею. Хитрости здесь никакой. Терпение, острый глаз да выработанная
сноровка – вот и все! Прихвати нос пальцами, дыши через раз, чтобы не давиться
кошачьими запахами, и – валяй, присев на корточки. Как – “валять”? А очень
просто! Обзаведись заточенной щепкой и распахивай лежалую, покрытую цементной
пылью землицу, выковыривай – ну, чисто археолог! – потаенные ее сокровища.
Сапфиры? Может быть. Яхонты? Вполне возможно. Камешки были разные. Но мы
разбирались только в янтаре и бисере. Впрочем, и такого знания достаточно для
тонконогих - ребра наружу, руки в карманах - свистунов-фантазеров.
Что нам людские ценности – сапфиры, яхонты? Внешности они представительной, но формы неправильной: продолговатые, либо квадратные. Меткости от такой формы в них, как от козла молока. Никакой! В рогатку вложишь, обязательно промахнешься. А что для рогатки лучше всего, так это облизанный до матового сияния кругляк янтаря – самая классная на свете бусина! Спросите, причем же тут бисер? Отвечу. Бисер – да, не дорос по размеру еще до рогатки. Стрельнешь, а ветер слизнет этот “птичий глазок”. Так что, имейте в виду, бисером мы не стреляли, хотя и выгребали его на развалке. Он был нужен моей тете Фане. Не просто тете. И не просто Фане. А знаменитой на весь мир артистке цирка Фаине Гаммер. На афишах ее порой называли и Фаина Гомер, чтобы все думали, будто она произошла не от моего дедушки Фроима Гаммера, и не у самого синего моря – в Одессе, а от великого поэта древней Греции, автора “Илиады” и “Одиссеи”, где-то на заграничном острове Итака. Бисер нужен был моей тете Фане для “создания” артистического платья. Согласитесь, выступать на арене цирка без артистического платья было неприлично. В особенности, если у вас – музыкальный номер, с лилипутами в придачу. А где его возьмешь, артистическое? В магазинах оно не продается. На базаре тоже. А вот, если накопать на развалке пуд бисера да нашпиговать им длиннополое одеяние свое, то тогда все, даже на галерке догадаются, платье у вас и впрямь артистическое – сверкает и переливается всеми цветами, как радуга.
Тетя Фаня “создавала” платье из радуги, мы поставляли ей мелкую бусину и твердо знали: за труды свои отоваримся контрамаркой в цирк. При этом прибыль от развалки не ограничивалась этим знанием. В скрытых под землей хранилищах мы обнаруживали невзначай и вещицы, превосходящие в нашем понимании бисер, жемчуг, янтарь. Что? Керамические изделия, различные побрякушки, изредка даже бронзовые подсвечники.
В наших руках ничего не пропадало. Бисер шел на платье. Янтари на рогатки. Подсвечники и всякий-разный “лом цветного металла” – в утиль.
Что такое “утиль”? Это лавка с надписью печатными буквами на дверях “СКУПКА УТИЛЬСЫРЬЯ”. На улице Малая Калею, в Старой Риге, шестьсот девяносто пять шагов от моего дома и шестьсот сорок семь шагов от развалки. Утильщик, человек лет пятидесяти, грузный, с вислым носом и подстать ему животом, утиль, само собой, не собирал. А что же он делал? Он его взвешивал на весах, смастеренных под платформу, потом покупал. За это получал зарплату, а мы – наши копейки, что рубль берегут, если сразу же не потратить их на мороженое, а сберечь на билет в кино.
К утильщику мы наведывались не только с развалки. И не обязательно с подсвечниками. Мы собирали все: ржавые болты, гайки, куски кровельного железа, трубы. Однажды доволокли даже до лавки батарею центрального отопления. Удивительно, в том 1952 году еще ни у кого в Старой Риге не было в наличии центрального отопления, а батарея – раз! – и почему-то нашлась в одном из подвалов. Удивительно, но факт жизни! Такой же факт, как и то, что по неведомой нам странности утильщик в основном “жаждал” получить от нас “лом цветного металла” - разбитые рамы от зеркал, бра, фигурные безделушки и всякое такое. Этого он “жаждал” намного больше, чем что-нибудь другое. И мы “жаждали”. Он - латунь и бронзу. Мы - мороженое и билет в кинотеатр “Айна”. За рубль пятьдесят. В первый ряд, где никакая башка не заслоняет экран, и смотри себе, восхищайся: фильм мировой, из трофейных – “Дилижанс”. Дядя утильщик говорил нам о своей жажде. Мы ему о своей. И чтобы напрасно “не жаждать”, искали и находили.
Это добро – латунь, медь и бронза – валялось повсюду. Нет, конечно, не на открытых местах. Не обязательно на улице или в сквере. Подчас и в укромных уголках - на чердаке, в кладовке, в схроне каком. Поищи и найдешь!
Мы умели искать. Глаза, как рентген. Руки, как щупальца осьминога. Мы находили “лом цветного металла” везде, чтобы за день – за два поднакопить гривенников на рубль с полтиной и - “айда в кинчик!”. Мы смотрели все подряд фильмы, и трофейные со стрельбой, и наши про “мичуринские яблоки”. И все это благодаря цветному металлу! Однако, хоть и много было его по весне, к концу летнего киносезона он стал исчезать с наших горизонтов. Мы подскребывали его, подскребывали, да и выскребли чуть ли не подчистую. А его снова не “выбросят”. Как, скажите, прорваться тогда на сеанс? Ведь в анонсах обещают классную картину – “Индийская гробница”. Тащить утильщику снова батарею центрального отопления? Но она из металла дешевого – чугуна. Да и где ее второй раз отыщешь? Кроме того, и “зряплата” - копеечная. Приволочь утильщику неразорвавшийся снаряд? Наругается - выгонит, и вообще фига заплатит за нервное потрясение. А в кино хочется! Без кино – невозможно. Невмоготу! И тут еще на носу, со следующей недели, фильм – сдвинуться можно! “Остров страданий”. Про пиратов Карибского моря. По роману “Одиссея капитана Блада”. А в кармане – воздух, хоть зубы на полку. Вот тебе и “жизнь копейка – медный грош, дальше гроба не уйдешь”. Хоть разбейся, но надо “дальше”. В кинчик, где морские разбойники – один глаз в повязке, второй в бертолетовых искрах ненависти – рвут абордажными крючьями корабельное дерево, прутся на корабельную палубу, машут саблями и лезут в трюмы, где вповалку кучи монет и всякого рода безделушек. Этакая груда бесхозного цветного металла! При сдаче утильщику, пожалуй, хватило бы им на билеты для всей бандитской команды.
Нам такое пиратское счастье чихало в лицо: “апчхи на вас, карапеты!”. А ведь и мы готовы повязать один глаз черной ленточкой из косички моей старшей сестры Сильвы и рубиться до потери пульса на саблях, лишь бы поглазеть на себя в кино. Поглазеть и, толкая локтем соседа, сказать ему по секрету: Разуй глаза, пацан. Гляди, это мы там, на экране, балуем. Я, Ленька Гросман, Жорка Потапов. А самый старший по виду – это Эдик Сумасшедший, мой адъютант и заодно наша дальнобойная артиллерия. Круче всех камни бросает в “рыжих””. Но как и кому сказать, когда на халяву в кино не пускают. А в карманах, догадаться нетрудно, гуляет сквозняк, потому что в Старой Риге обнаружилась полная нехватка “лома цветного металла”. Как же быть? Как обогатиться билетом, если истощилась наша кладовая?
Казалось бы, если нет “лома цветного металла”, значит, и решения нет. Однако одно “нет”, входя в конфликт со вторым, дает в результате “да”, как “дважды два – четыре”. Именно – четыре! Именно – четыре, а не пять, было у нас перстеньков из цветного металла, желтого, подобно яичному желтку цвета. И каждый увенчан продолговатым зеленым или красным камешком, не годным для меткой стрельбы из рогатки. Перстеньки были как новенькие, хоть и выгребли мы их на развалке еще весной. Вот это нас и смущало. “Как новенькие…” А новенький цветной металл утильщик не принимает. Ему нужен старенький, на его языке – “лом”. И мы решили превратить перстеньки в “лом цветного металла”. Стоит выковырять из них камешки, и, пожалуйста, дело сделано: уважаемый утильщик, мы вам загоняем “лом”, а вы нам гоните монету.
Утильщик укладывал наши перстеньки, разумеется, уже не на весы, а на свой верстачок, жестью покрытый. И глазом в нашлепке с увеличительным стеклом клевал их - зырк-зырк! - подобно игрушечному ювелиру с витрины магазина “Детский мир”. Поклюет глазом в нашлепке, на нас посмотрит вторым, без нашлепки.
Поклюет глазом в нашлепке, опять зырится на нас. Хочет что-то сказать, да не смеет. Наконец рот открыл, стальной зуб показал.
- Хороший металл. Правда, не совсем “лом”…
- “Лом-лом!!!” - восклицали мы, боясь прогадать при оплате.
- Пусть будет “лом”, - вздохнул утильщик. – Может, еще есть?
- Найдется, дядя, если не обманешь.
- Вас разве обманешь? Рубль за штуку. Приносите еще. Такие штуки в нашем утиле принимаются без ограничения.
- Даже, если не совсем “лом”?
- Даже! Даже! Более того…
Но что “более того” он так и не проговорился, боясь, видать, прогадать. Небось, потребуем от него за “более того” уже не по рублю, а по трешке.
Но по трешке мы от него не требовали. Мы вообще от него ничего не требовали. Что давал, то и получали. На кино да мороженое хватало, и ладно! Так и жили. И все было хорошо, пока не выяснилось, что при “хорошо” где-то поблизости присутствует “плохо”. Как же выглядит это “плохо”? И где его искать? Искать не далеко. Оно в моей же квартире, в соседней комнате - на артистическом платье тети Фани. На груди. И выглядит вроде черной проплешины-островка в переливающемся всеми цветами море сплошного бисера. Произошла эта неприятная история из-за того, что развалка-кормилица истощилась на залежи искрометных стеклянных драгоценностей. Как ты ее землицу, присыпанную цементной пылью, ни взрыхляй, она ни в какую не цветет фиолетовой искрой. Янтари – будьте добры! Колечки – нате вам! А бисера, извините, нема! Но как нам без бисера, когда без бисера нам никак нельзя? Будет у нас бисер – появятся контрамарочки. И вперед, в ложу! Чтобы потом во дворе не играть лишний раз в разбойников и пиратов. А попробовать себя на роли фокусника, жонглера и, главное, клоуна.
Кто не желает быть клоуном? Выйди наружу, дай на себя посмотреть.
Ну да! Тупой как пробка! А клоуном быть, это… Это почти то же самое, что схватить за хвост Жар-Птицу и выдернуть зараз дюжину перьев, должно быть, из цветного металла.
О, Жар-Птица! Жар-Птица! Кто бы знал, но на развалке водились и Жар-Птицы. Но не живые. С приколкой, чтобы носить на одежде. Были они подобны картинке из сказочной книги Бажова - позолоченные лепестки на хохолке, серебряный клюв, грудка из наборного камня, и малахитовые перья - сантиметров по десять.
Чем такая птица – не заменитель для бисера? Посадишь ее на грудь – и красуйся на арене: никто не разглядит проплешины-островки на артистическом платье.
- Никто не разглядит! – уговаривал я тетю Фаню, вручая ей Жар-Птицу с развалки.
Уговаривал и уговорил
Тетя Фаня приколола Жар-Птицу на платье, и…
И мы кричали – “бис!”, кричали – “браво!” Тете моей, знаменитой артистке цирка Фаине Гаммер. И кричали “браво” ее великолепному платью, “созданному” из нашего бисера и увенчанному нашей Жар-Птицей.
А сидели мы не на какой-то галерке-верхотуре, там сидели, где наши крики особенно громко слышны – в ложе для приглашенных гостей цирка. В ложе, где кресла панбархатные и мягко пружинят, как будто они на рессорах. Нам было радостно и до ужаса приятно. Что приятно? То, что мы – умы, а другие, кто не с развалки, - “увы”. Мы умы, они “увы”, а цирк у нашей тети Фани – классный, настоящий первый сорт!
Вот так! На этом и следует поставить точку. Ничего человеку больше не надо, если сидит он в цирке, не где-нибудь, а в ложе, и на арену вытанцовывает клоун, самый смешной на свете. И когда он слышит, что голос клоуна вызванивает цветным металлом, и в звоне этом различается: “Внимание! Внимание! Провозглашаю заранее! Слушает Германия и Советский Союз! Выступление на грани всего Мироздания с включеньем Развалки и Служителей Муз!”
Звезды витают в небе.
Мы свои звезды отыскивали в земле. На развалке.
Были умными – жили…
