Водолаз Александр Манихин вспоминает, как спасали тонувших с «Маяковского»

«Когда „Маяковский“ затонул, его рубка осталась над водой. Так вот на пароходике том был наш мичман с сыном — тоже решили на Киш–озеро съездить. И когда все стали прыгать в воду, мичман с пацаном забрался на рубку и спокойно дождался нас. Он на наш катер сошел, даже ботинок не замочив, — рассказывает Александр Манихин. — Он сам водолаз, знал какая тут глубина. И не паниковал абсолютно».

На водолаза Манихин учился в Балаклаве, на Черном море. На фотографии после присяги — пацан пацаном. «Во мне тогда 60 килограммов было, — уточняет он. — За два месяца 10 кило сбросил — так нас гоняли». А я думал, в водолазы берут исключительно здоровенных мужиков, со шкаф размером. Александр Федорович только смеется и рассказывает такую историю: "К нам же в Балаклаву сам Покрышкин приезжал — трижды Герой Советского Союза. Попросил спустить его под воду. Надели костюм, спустили метров на шесть, вылез — ну как? А он говорит: «Я как–то с 6 тысяч в пике шел, и то так не давило на уши, как здесь давит».

Общий вес водолазного костюма тогда составлял 150 кг. Одни ботинки — по 8 кг каждый. Ничего, как–то работали. Да, впрочем, не как–то — хорошо работали. В мае 1948–го Манихина перевели в Ригу, в водолазную в/ч 90155. И сразу под воду — набережную восстанавливать.

— Наверху пленные немцы работают, а под водой — мы, — рассказывает он. — Их задача — сваи забивать, а наша — ровнять их под водой ножовкой под один уровень. Норма за 4–часовую смену — 20 свай.

…Потом сваи сверлили, скрепляли стальными прутьями крест–накрест, потом заливка бетоном. И стоит набережная с тех пор, не валится. В отличие от некоторых сооружений…

— Нет, и тогда бывало всякое, — поправляет меня Александр Федорович. — После набережной нас на железнодорожный мост в Юрмалу — через Лиелупе — перебросили. Его еще до окончания войны строили — поставили за 20 дней с небольшим. А там песок–плывун, мост и пошел в сторону. Стали рядом новый строить. Сваи забивали на 36 метров, и все равно не могли до твердого грунта достать. Потом придумали вымывать этот песок сжатым воздухом… А наша задача была перетащить камни с опор старого моста к новому. Иной без воздуха и не поднимешь: ухватишься и дашь сжатый воздух в костюм — так и поднимаешь. А наверху женщины работали — из России. Ни одного латыша не было почему–то. Мы им нагрузим, они поднимают эти камни вверх на лебедке. Все вручную.

А после Лиелупского моста Манихина отправили тралить мины в Даугаве — от Железнодорожного моста вниз к устью. Занимались этим 6 водолазных станций. Станция — это три человека: один под водой, один на сигнале, один на обслуге. За каждую найденную мину полагалось 3000 рублей: 1500 водолазу и по 750 тем, кто наверху. «Я две мины нашел», — говорит Манихин.

Немецкие магнитно–акустические мины совсем не похожи на «рогатые шары» из кино. Это просто взрывчатка в деревянном ящике размером 1,20 на 1,20 метров. Металлический корпус ей ни к чему, корабль она рвет ударной волной. А вот обнаружить ее в деревянном «бушлате» куда сложнее. «Их же на дне то песком замоет, то размоет. Бывает так: в этом году идешь — нет ничего, а в следующем на этом же месте получается мина», — поясняет старый водолаз.

В Даугаву сбросили около 100 таких мин. За три сезона водолазы подняли 70. Все были поставлены на кратность — на седьмой проход корабля. Но ни одна не взорвалась. Почему? «Там стояли первичный и вторичный детонаторы. Так вот первичный не был дослан до вторичного, — рассказывает Манихин. — Это значит, кто–то из наших „приложил руку“ при постановке этих мин». Разведка, что ли, поработала? А иначе тут бы кладбище кораблей было.

Одна мина все–таки взорвалась, но уже на берегу. «Мы же до того обнаглели, что чуть ли не верхом на этих минах ездили. И вот как–то в устье Даугавы стали поднимать затонувшую баржу, нашли мину. Пришел туда наш водолазный бот. Зацепили, подняли подтащили к берегу. А там он камнем выложен, чтобы не размывало. Она раз о камень уперлась, второй, подпрыгнула и… Нам потом ребята рассказывали. Тишина в ушах долго стояла, ничего не слышали, — говорит водолаз. — На боте, стоявшем от мины на уставном расстоянии 200 метров, снесло с палубы все, выключая рубку. Одежду сорвало, новые флотские ботинки на шурупах в два ряда прямо на ногах обрезало, как ножом. Капитан–лейтенанту нашему — тот берегом шел — оторвало спину бушлата. В общем, в часть вернулись не моряки, а оборванцы какие–то. Но никого не убило, каплею только барабанную перепонку порвало».

Было это весной 1950–го. А 13 августа того же года случилась беда с «Маяковским».

Старая посудина, переоборудованная в прогулочный пароход, только–только совершила свой первый рейс на Киш–эзерс и пришла к Комсомольской набережной за новой партией отдыхающих. Народ ломанулся так, что «Маяковский» накренился и стал черпать иллюминаторами воду. Тогда люди рванули на другой борт…

— Среди тех, кого потом посадили по этому делу, был инженер. Который его переборудовал, — рассказывает Манихин. — Оказывается, он сделал ему пересыпной балласт. Да разве можно?! Был бы нормальный балласт, он бы как ванька–встанька выровнялся бы. А так балласт сместился, и вода пошла в иллюминаторы.

Мы как раз с Мангали, где работали наши станции, шли в Ригу в увольнение на двух ботах, — продолжает Александр Федорович. — Подходим к Валдемаровскому мосту, смотрим — крик, шум. Дело паршивое. Беда в том, что катеришки наши маленькие, мы не могли туда сразу подойти — и нас бы утопили! Там люди цепляли друг друга, давили, тащили, тянули вниз. И ведь ни одного спасательного средства никто не использовал! Все круги и пробковые пояса так и остались на «Маяковском» на своих местах. Это все страх! Каждый хочет быстрее спастись, губя и себя, и окружающих. Людей убивала паника. Там же не только рубка над водой осталась, там, если встать на верхнюю палубу, вода по горло взрослому человеку была. Но люди не знали, что пароход уже лег на дно, и продолжали давить друг друга.

Еще проблема была, что обоим ботам там работать было нельзя — тесно очень. Потому что со стороны набережной к «Маяковскому» невозможно было подойти. Он лег у самого берега и перегородил путь. Работали поэтому один бот и один водолаз. Мы менялись, конечно. Потому что начали мы в обед 13 августа, и покуда его на следующий день не подняли и не поставили на киль, оттуда не уходили. Мы — это я, Малютин, Юрка… забыл его фамилию, Земсков. Может, еще кто–то, сейчас не вспомню всех.

— А говорят, из вашей части на Марсталю, 16, приезжали водолазы с легкими дыхательными аппаратами ИСМ–М — вам помогать?

— Не было такого. ИСМ–М там вообще нельзя было применить — тебя утопят там с этим ИСМ, схватят, оборвут шланг, ничего не сделаешь. А потом милиция вообще оцепление оперативно поставила, никого не пускала. Мы в обычных, «тяжелых» водолазных костюмах работали. Хватаешь в воде первого попавшегося, даешь воздух в костюм — пулей поднимаешься, передаешь его, стравишь воздух — и камнем вниз. Потом подсчитали, что на «Маяковском» погибли 147 человек. Сколько спасли — не знает никто, а мы тем более. Там считать некогда было — успевай только вверх–вниз.

И вот что интересно. Вытаскиваешь бабку старенькую или пацана — их на берегу откачивают. А молодые парни лет 20–25 — ни в какую. Это уж пусть медики вам объяснят, почему так. Помню, вытащили бабку с пацаном на руках, с трудом вытащили, потому что пацан зацепился руками за сетку в окне на палубе — сетку оторвать оказалось проще, чем разжать его руки. Так вот обоих откачали — и бабку, и внука. А молодежи много погибло.

Утром «Маяковского» краном подняли, на киль поставили, воду откачали и утащили. К тому времени там ни одного человека — ни живого, ни мертвого не оставалось. Это я ответственно говорю, потому что сам подписку давал. Мы уже к вечеру всех достали, хотя «голоса» из–за бугра потом и вещали, что там целую группу пионеров не стали поднимать, чтобы народ не видел.

…Демобилизовался с флота Манихин в 1956 году по «водолазной» болезни — радикулит.

Пошел учеником слесаря, получил третий разряд. А тут как раз в Болдерае открылся экспериментально–механический завод… Александр Федорович показывает трудовую книжку — сплошные благодарности на несколько страниц.

А что его товарищи по тем роковым событиям?

— Земсков в Балаклаву уехал учиться на офицера, Малютин пошел «по болтунам», как у нас говорили — замполитом. Младшего лейтенанта получил, — вспоминает он. — Меня тоже в партийную школу агитировали. Да ну! Не люблю я болтать. Делай дело — и все.

Казалось бы, банальность — делай дело. Но когда это говорит 85–летний человек, так и проживший свою жизнь — делая дело, звучит уже по–другому. Как рыцарский девиз.