Из 55 российских генерал–фельдмаршалов нашими земляками, уроженцами Лифляндской губернии, числятся двое. Первый — знаменитый Барклай–де–Толли. Второй — Федор Федорович Берг. Говорит о чем нибудь? Нет? Не удивительно. Когда Барклай уже командовал армией, Берг был всего лишь прапорщиком. Зато он воевал в 1812–м непосредственно под Ригой.

Босиком к Барклаю

"Перед Отечественной войной я был на старшем курсе в Дерптском университете. Заслышав о намерении Наполеона поработить Россию, всеми нами овладел воинственный дух, а потому большая часть старших студентов оставила университет с целью поступить на военную службу", — вспоминал Берг на склоне лет. Его товарищи побогаче поехали в Петербург для поступления в гвардию. Ему же, отпрыску небогатого лифляндского рода, гвардейский полк был не по карману. И он отправился прямо в армию Барклая, стоявшую у границы.

"На последние гроши, кое–как, в жидовском фургоне, дотащился до Вильно. Нанять подводу было не на что; и вот я, с котомкой за плечами, а местами и с сапогами на палке, босой, пробрался пешком до Слонима. Питался булкой и двумя кружками пива в день". Энтузиазм немецкого студента, не вполне хорошо объяснявшегося по–русски, напоминает комсомольцев 1930–х. Это много говорит о тогдашней Российской империи…

На его счастье, он догадался обратиться к генералу Эссену — земляку–лифляндцу.

"Старик принял меня, сидя в белом халате перед зеркалом; камердинер завивал ему парик. Таков был 70–летний начальник авангарда! Спросив мою фамилию и откуда я, он сказал: "Хотя я мог бы теперь отмстить твоей матери за то, что она отказала мне, когда я сватал ее, но принимаю тебя. Приходи сегодня обедать". На обеде Эссен вспомнил про него.

"— Не хочет ли кто из вас, господа, взять с собой вот этого рекрута? — и указал на меня.

— Дайте его мне, — отвечал Васильчиков (командир Ахтырского гусарского полка).

— Нет, ваши гусары споят его, да ему и не по карману, — а затем, обратясь к адъютанту, спросил:

— Кто у вас в передовом отряде?

— Калужский полк.

— Ну так туда и зачислить его, — решил старик".

В разведку через Двину

Однако в полк Берг так и не попал: покуда ему шили мундир, "штабные заметили, что я недурно черчу, доложили Эссену, что было бы полезно удержать меня при штабе". А тут и Эссену дали новое назначение — генерал–губернатором Риги. "Представьте себе мое огорчение, когда я узнал, что он берет меня с собой. Это было в начале 1812 года, и никому тогда не приходило в голову, чтобы военные действия коснулись Риги", — вспоминал Берг.

Однако не прошло и пары месяцев с начала войны, как противник стоял под городом.

Рижское командование решилось на крупную вылазку к Даленкирхену (ныне Кекава), что на той стороне Двины.

"Для этого нужно было отыскать брод, существовавший, по словам местных жителей, у неприятельского лагеря. Поручение это возложили на меня как знающего латышский язык. Переодетый чухонцем, три ночи бродил я с проводником вдоль правого берега Двины, покуда удалось перейти реку у самого лагеря и убедиться в полной беспечности неприятеля", — рассказывал Берг. Между прочим, поймай его пруссаки вот так, без мундира, имели полное право повесить как шпиона по тогдашним обычаям войны.

"В ночь, назначенную для похода к его позиции, мне было приказано по отысканному мной броду провести два батальона и на рассвете, как только услышу выстрелы с фронта, броситься на лагерь. Страх, что я могу завести отряд в глубину и погубить его, вместе с опасением, что нас могут заметить, овладел мной. Больше всего злила меня лошадь ехавшего за мной майора, пробовавшая ржать; я велел затянуть ей морду поводьями. К счастью, время движения было рассчитано чрезвычайно удачно. Первый пушечный выстрел наступавших с фронта раздался в то время, когда мы поднимались к лагерю. Беспечность в нем простиралась до того, что ближайшие часовые были заколоты прежде, чем успели выстрелить. С криком "ура!" бросились два батальона на палатки".

Лучшей наградой, которую "старик" Эссен (на самом–то деле ему было 54 года) мог придумать для Берга, стали вручение ему пакета с донесением о победе и оправка в Петербург. С наказом передать лично императору в руки.

"Я даже боялся спросить о Риге…"

Однако Александра I в столице не оказалось. "Он теперь в Финляндии и возвратится дня через два, — объявил ему генерал–губернатор Вязьмитинов. — А так как в городе распускают разные нелепые слухи об армии, то мне приказано всех присылаемых из нее не выпускать никуда до обратного отправления. Поэтому и тебе нужно оставаться в этом доме до возвращения императора. Адъютант укажет тебе особую комнату".

Сильно не понравилось мне это любезное арестование.

— Помилуйте, — отвечал я, — за что же мне быть взаперти, когда я привез известие о победе и мне приказано доставить донесение немедленно.

— Как о победе! — вскрикнул удивленный Вязьмитинов. — Это первая радостная весть. Я даже боялся спросить о Риге, думая, не взята ли она. В таком случае не удерживаю. Поезжай скорей в Финляндию".

В самом деле среди рапортов об отступлении Барклая, о сдаче Смоленска весть даже о небольшой победе была поистине золотой. Берг перехватил императора на финской границе.

"— Эссен пишет, что вы вели обходную колонну и можете передать подробности дела.

— Могу, Ваше Величество, — отвечал я.

По моему выговору, вероятно, было заметно, что я плохо говорю по–русски, так как государь спросил:

— Как вам легче объясняться: по–французски или по–немецки?

Смекнув, что толковое объяснение на немецком языке не будет вменено немцу в достоинство, я ответил, что мне удобнее говорить по–французски".

Тут же он набросал схему боя. Удачный доклад так понравился императору, что тот решил тут же наградить его.

— Поздравляю вас, прапорщик, гвардейским офицером.

— Как гвардейским! — почти закричал я. — Я не хочу в гвардию, она всегда в резерве, а я желаю быть в делах. Для того я и бросил университет, чтобы служить в авангардах.

Все засмеялись, и было слышно, как государь, улыбаясь, говорил Волконскому:

— Слышишь, отказывается! Спроси его, чего он желает?

Волконский, с досадой на лице, подошел ко мне со словами:

— Как вы смеете отказываться от гвардейского мундира! Это дерзость! Извольте же говорить, чего вы хотите?

— Хочу в колонновожатые, — было моим ответом".

А колонновожатые — младшие офицеры Генерального штаба — находились как раз в ведении Волконского. И он долго потом не мог простить эту дерзость молодому офицеру. Но дело было сделано, через несколько дней Берг уже скакал с поручением к Барклаю.

"Юбилейный" фельдмаршал

На пути от Москвы к Парижу он участвовал в 14 сражениях, выполнял дипломатические поручения, вел переговоры о закупке ружей с англичанами, о переходе датчан на сторону России. После войны даже пошел было по дипломатической части, досадуя, что “из–за пренебрежения Волконского дальнейшего продвижения ему не видать". "Спустя три года я возвратился из Парижа в чине капитана Генерального штаба, но затем долго не имел повышений. До генеральского чина Волконский не только никогда не говорил со мной, но даже не замечал меня".

Впрочем, дипломатом он был "условным": два года в российском посольстве в Неаполе вел агентурную работу среди местных карбонариев. Из жаркой Италии его забросили в казахские степи, где он усмиряет мятежных, как их тогда называли, "киргизов", а попутно чертит карты подходов к Аральскому морю.

В 34 года Берг — генерал–майор. В 1863–м — наместник Царства Польского, одно из высших должностных лиц в империи. Впрочем, в том году это была не синекура — поляки восстали, при одном из покушений пуля застряла в воротнике наместника. В 1866–м он получил фельдмаршальский жезл, став "юбилейным", 50–м по счету российским генерал–фельдмаршалом.

Берг дожил до 80 лет. "Ряд блестящих зубов, черный парик, крашеные усы и брови делали его уже в глубокой старости чуть ли не похожим на юношу. Быстрый проницательный взгляд, никогда не отдыхавший язык, постоянно жестикулировавшие руки свидетельствовали о внутреннем огне, — описывала его энциклопедия Сытина. — Слова лились каскадом, и новые мысли, и новые планы возникали ежеминутно. Работоспособностью Берг обладал невероятной. Неутомимый в ходьбе и езде, он довольствовался нередко двумя–тремя часами сна".

"Он стремился не только успокоить Польшу, но и помирить ее с Россией, — писал в мемуарах барон Врангель. — Но против него шла травля со стороны "истинно русских" патриотов, как величали себя московские шовинисты". Забавно: не нюхавшие пороха "истинно русские" травили человека, в 19 лет бросившего университет и босиком отправившегося на войну защищать Россию.

…Он был последним российским фельдмаршалом, помнившим, как побеждали в 1812–м. Лично знавший тех "глыб", которые вынесли на своих плечах ту победу. Когда ушло и его поколение, в империи начались очевидные проблемы с генералитетом. А Вторая Отечественная, как называли поначалу Первую мировую, была проиграна с таким треском, что обрушилась и сама империя…

Фото: Фридрих Вильгельм Ремберт фон Берг (1794–1874), уроженец местечка Шлосс–Засниц Валкского уезда Лифляндской губернии. Похоронен в своем имении "Картенгоф" в Лифляндии.