"Французы упражнялись в стрельбе…"

"Стрельба французов одинаково трещала в сухую и мокрую погоду, у нас, напротив, при малейшей сырости порох делался влажен. Пока наш солдат выстрелит раз, француз делал два и три выстрела: беглый огонь его был необычайно силен", — вспоминал прошедший наполеоновские войны унтер–офицер Бутковский. И дело не только в порохе: "Французы на стоянке упражнялись в стрельбе, у нас, напротив, занимались мильд–ефрейторством (то есть муштрой), ружейными приемами и вытяжкой солдата, стрельба в цель была в редкость, и то как бы для прогулки. И, несмотря на то, что в меткой стрельбе заключается главное достоинство пехотного солдата, занятие это считалось тогда последним делом".

Став военным министром, а потом командующим 1–й Западной армией, Барклай перед войной 1812 года из кожи вон лез, чтобы вбить в головы подчиненным важность стрелковой подготовки. "Обратить внимание свое на то, чтобы солдаты прикладывались хорошо и не торопились стрелять, — гласит приказ от 11 мая 1812 года. — После всех неоднократных о сем предписаний следовало бы ожидать наилучшаго успеха в столь важном предмете учения; но в некоторых полках замечено, что не довольно деятельно сим занимались. Исправность учения не в том состоит, чтобы ровно и вдруг спущали курки, но чтобы прикладывались верно, хорошо прицеливались и не тратили б на воздух своих зарядов".

В ходе войны солдаты волей–неволей осваивали стрелковые навыки. Зато сильно теряли в выправке и искусстве вытягивать носок. После парада в Вильно в декабре 1812 года по случаю изгнания Наполеона великий князь Константин Павлович, наблюдая далеко не идеальную маршировку, в сердцах бросил: "Эти люди умеют только драться!"

Казалось бы — и хорошо, армия ведь создается не для парадов. Не тут–то было! После войны "распустившихся", повидавших Европу и усвоивших многие "заграничные" понятия солдат и офицеров решили "подтянуть". Инициатива шла с самого верха — от императора Александра и нового военного министра Аракчеева. В 1816 г. в России издается новый "Пехотный устав", в котором основное место занято плацпарадной муштрой и ружейными приемами и ни одного слова не говорится о действиях пехоты в боевых условиях и о самой стрельбе.

Армия для парадов

"Учебный шаг, хорошая стойка, быстрый взор, параллельность шеренг, неподвижность плеч и все тому подобные, ничтожные для истинной цели предметы столько всех заняли и озаботили, что нет минуты заняться полезнейшим. Один учебный шаг и переправка амуниции задушили всех — от начальника до нижнего чина, — писал генерал Сабанеев, командир 6–го пехотного корпуса. — Нигде не слышно другого звука, кроме ружейных приемов и командных слов, нигде другого разговора, кроме краг, ремней и вообще солдатского туалета и учебного шага. Бывало, везде песня, везде весело. Теперь нигде их не услышишь. Везде цыц–гаузы и целая армия учебных команд".
Добро бы дело ограничивалось муштрой. Так нет, стали прямо портить ружья! Александр I, видите ли, любил, когда на смотрах при взятии "на караул" ружья эффектно звякали. Начальство и давай стараться. Командир 14–го егерского полка Отрощенко вспоминал, как командир бригады попенял ему: "У тебя нет хороших темпов при ружейных приемах. Посмотри, какие славные темпы в 3–м полку". И повел меня с собой. Подошел к карабинерной роте, приказал сделать на караул. Ружья брякнули громко. "Вот хорошие темпы", — сказал он. Я с его позволения взял одно ружье. При ударе рукой о приклад отозвался бряк в прикладе и шомпол чуть не выпал. "Прикажете так переделать ружья?" Он взял от меня ружье, которое от удара рукой отозвалось таким же брянчанием, как и у меня, приказал отвинтить медную накладку с приклада и увидал, что приклад выдолблен и туда положены разбитые стеклышки а ложе прожжено шомполами".

"Звякало" — да, изумительно, но стрелять из такого ружья было невозможно. "Как будто войско обучается не для войны, но исключительно для мирных экзерциций на Марсовом поле", — бросил в сердцах знаменитый партизан Денис Давыдов и… был уволен в оставку "по болезни". Высоко метил! Это же сам Александр I объяснял министрам, почему не хочет помочь Греции, восставшей против турок: "Довольно было войн на Дунае, они деморализуют армии". Так что генералы "проверки войной" не боялись.

Наука побеждать Барклая

Барклай в этот момент был в зените славы: обласканный императором, получивший звание фельдмаршала и полный комплект всех 4 орденов Св. Георгия (он стал вторым после Кутузова обладателем такого "иконостаса"), вновь назначенный командующим 1–й Западной армией. Поначалу он с чисто остзейской исполнительностью взялся выполнять новые требования. "Что сказать нам, командирам дивизий, когда фельдмаршал свою высокую фигуру нагинает до земли, чтобы ровнять носки гренадер? — возмущался генерал Паскевич. — В год времени войну забыли, как будто ее никогда и не было, и военные качества заменились экзерцирмейстерской ловкостью".

Но чем дальше, тем больше, и Барклай видел: Аракчеев с подачи императора гробит армию. Боевые офицеры бросают службу и уходят в отставку. На их место приходят дуболомы, ничего кроме "ать–два!" не знающие. Да, в этой войне русская армия свои коронным приемом — ударом в штыки колонной пехоты — еще вырвала победу. Хоть уже с большими потерями. Но что будет дальше, когда ружья начнут совершенствоваться?

И Барклай решился. В 1817 году в штабе 1–й армии чуть ли не подпольно разрабатывают "Правила рассыпного строя, или Наставление о рассыпном действии пехоты". Это поистине революционный для русской армии документ, вобравший в себя весь опыт наполеоновских войн. На пальцах объясняющий, как надо воевать, как строить боевые порядки, чему учить солдат и офицеров.
И, конечно, "Правила" делали упор не на строевой шаг, а на огневую подготовку войск. Солдат требовали учить определять расстояние до цели. "Показывать ему какое–либо дерево, дом, ограду, спрашивая, в каком он полагает его расстоянии; потом приказывать считать шаги до этого предмета и таким образом узнавать свою ошибку…" Солдаты должны были приобрести "твердый навык хорошо зарядить, верно прицелиться и метко стрелять во всяком положении, стоя на коленях, сидя и лежа". Рассматривались и вопросы маскировки, и боевые действия в особых условиях. "При наступлении в лесу должен он подкрадываться от дерева до дерева к неприятелю, беспрестанно вредить оному и выигрывать место или же при отступлении через лес останавливаться позади каждого дерева и, прикрывая себя, защищать место и товарища своего".

Барклай убеждает скептиков, которых немало было и среди его командиров: "Многие полагают еще и ныне, что пуля вредит неприятелю только случайно. Мнение сие действительно оправдывается, однако ж только в тех случаях, где неучи действуют ружьем; когда же ружье в руках настоящего стрелка, то и успех стрельбы не будет зависеть от случайности".

В отличие от суворовской "Науки побеждать", состоящей больше из общих положений, барклаевская "наука" была предельно конкретна, подробна и, главное, применима к обучению войск для войны в мирное время.

Вызов Аракчееву

При этом Барклай замахнулся на "святое". Он желал ввести за "непременное правило, что при обучении стрельбе в цель не должно обращать внимание на фигуру человека, но единственно наблюдать за верною прикладкою и прицеливанием правого глаза. Нарочное приказание кривлять фигуру столь же вредно для цельной стрельбы, как и непременное требование правильной фигуры, а надобно, чтобы всякой при стрельбе в цель держался как ему удобнее". Как ему удобнее, а не как по уставу Аракчеева!

В начале 1818 года "Правила" были отпечатаны и разосланы в полки. Понимая, что они идут совершенно наперекор требованиям всесильного военного министра (и самого императора!), который на маневрах обращал внимание лишь на равнение рядов и четкий шаг, Барклай счел нужным подтвердить особым приказом: "Требование о удержании прямой линии в цепи и ровных интервалах в парах есть фальшиво".

А далее: "В отмену оных правил ни под каким предлогом ничего не делать без особенного на то приказания Его Сиятельства. В случае, если бы впредь кто по особенной воле Государя Императора был прислан в который–либо корпус для обучения, стал показывать правила, различные введенным в [1–й Западной] армии, то, приняв оные, в то же время донести Господину Главнокомандующему прямо от полков". Это был уже прямой вызов! Барклай был готов чуть ли не "подпольно" обучать свои войска ведению войны вопреки воле императора, желавшего видеть исключительно "парадную" армию.

Отпусти Барклаю история еще хоть немного времени — может быть, ему и удалось бы каким–то чудом переломить тенденцию "отступления" русской армии. Характера ему было не занимать, а отправить в отставку Барклая император мог и не решиться — чай, не "какой–то" Давыдов… Но 25 мая 1818 года Барклай–де–Толли умер. В большинстве полков его армии книжки новых "Правил" остались неразрезанными. Новое начальство отнеслось к ним как к опасной ереси.

Новое татарское иго

Шли годы. В армии ничего не менялось. Устав батальонного учения, изданный в 1848 году, имел 342 страницы убористого шрифта. И почти все были о том, где стоять, куда кому повернуться, сколько шагов отойти в многочисленных до бесконечности построениях и перестроениях.

"Стрельбе никогда не учили толком; назначенный для этого порох не употребляли по назначению, а топили в воде, раздаривали знакомым помещикам или продавали жидам, — пишел генерал Зайончковский о русской армии кануна Крымской войны. — Для упражнений в стрельбе обыкновенно выбиралось время, предназначаемое для отдыха. На нее смотрели как на отбытие номера; офицеры если и делали замечания стрелявшим, то исключительно с точки зрения чистоты приемов для заряжания, а солдаты, выпуская свои три пули, думали только о том, чтобы не получить сильного удара в щеку". Три пули три раза в год — вот и вся стрелковая подготовка.

В донесениях императору Николаю I о таких мелочах, как стрельбы, даже не докладывали. Его другое интересовало. "Церемониальный марш был вообще хорош, шаг правильный, но в держании ружья замечена еще неровность… Войска одеты хорошо, стойка верна, шаг правильный, равнение и держание ружей на церемониальном марше хорошо", — писал по итогам смотра 1852–го — предвоенного! — года фельдмаршал Паскевич. Тот самый, который в свое время критиковал Барклая за "равнение носков". Ружья солдаты, вишь, неровно держат — вот беда! Что они стрелять не умеют — никого не волновало.
В итоге то, что не сумели сделать французы, сделали свои "доброхоты". Армия, в 1814–м взявшая Париж, в 1854–м не сможет сбросить в море французский десант под Севастополем. "Не дай бог нам убедиться на опыте, что не в одной механической формалистике заключается залог всякого успеха. Это страшное зло не уступает по своим последствиям татарскому игу!" — хватался за голову Денис Давыдов в 1830–х. Убедились. Но и поражение в Крымской войне мало вразумило генералов.

Барклай, посмевший бросить этому новому игу вызов, умер в 1818 году. А через сто лет случилось то, о чем предупреждал Давыдов, смотревший гораздо шире и глубже чисто армейских проблем: "Горе России, если к тому времени, когда деятельность умных и сведущих людей будет ей наиболее необходима, наше правительство будет окружено лишь толпою неспособных и упорных в своем невежестве людей. Усилия этих лиц не допускать до него справедливых требований века могут ввергнуть государство в ряд страшных зол". Как в воду глядел.