«Я ЧЕЛОВЕК ВЕСЕЛЫЙ!»
Гарри Гайлит
2012 год
Виктория Токарева из всей русской женской прозы самый популярный автор. Ее книги на прилавках не задерживаются. Сейчас вы найдете в продаже, пожалуй, только сборники рассказов «Казино» и «Ни с тобой, ни без тебя». Если попадется что-нибудь еще, считайте, вам повезло.
Меня, правда, поражает, другое. Совсем немногим писателям – скажем, Гранину, Распутину, Нагибину - с трудом, но без особых потерь, удалось перейти Рубикон, и после всех потрясений от постмодернизма и реформистских новшеств сохранить примерно такое же количество читателей, какое у них было в лучшие времена. Токарева это сделала играючи. Словно никакие перемены ее не коснулись.
Она говорит: «Когда началась перестройка, меня выпустили за границу, на Франкфуртскую ярмарку. Там стояли мои книги в разноцветных обложках. Я помню эти обложки: красная, желтая – как леденцы. Они разлетались как воробьи, но мне никто ничего не заплатил. Я спросила по-французски: «Где мои деньги?» Они сказали, все деньги взяло ВААП, агентство авторских прав. Я приехала обратно и спросила уже по-русски в ВААПе: «Где мои деньги?» Мне ответили, чем успешней писатель, тем выше процент посреднических они берут. И тоже ничего не заплатили. Зато я стала успешным автором».
Когда в интервью Токаревой приходится отвечать на вопросы о специфике своей прозы, о том, является ли женская проза с сильным бытовым содержанием чисто русским явлением, она веселится: «А что значит бытовое содержание? Любой быт погружен в социум, мы же не на Луне. Он вокруг нас, он так или иначе отражает нашу социальную жизнь. И я же пишу ни о каком-то строительстве. Как определили мою тему критики еще в советское время - это «тоска по идеалу». В основном это женская тема. Тоска по идеалу у женщины - она всегда. И у Анны Карениной была тоска по идеалу, и у Манон Леско. Во все времена.
Кстати, меня ведь мужчины тоже читают. Они тоже хотят счастья, хотят чистоты, хотят верности. Того же идеала. Когда это к тому же интересно написано, почему не почитать.
Писатель - он чуть–чуть проповедник, и если он, проповедник, будет скучен, его паства разбежится. Никто не станет его слушать. Вот, к примеру, была деревенская литература, деревенщики. Многие из них писали хорошо, но скучно, как Тургенев. Сегодня их не читают.
Очень многих сломала перестройка - тех, кто активно работал до перестройки, до 1986 года. Я вспоминаю Галину Брежневу, которая сказала: «Вы еще будете вспоминать застой как золотые времена». Многие из писателей действительно тоскуют по тому времени… Потому что, знаете ли, это как будто представить себе глубокий водоем или какой-нибудь пруд, - вдруг из него ушла вся вода, и обнажилось дно. А на дне всякие ржавые кровати, дохлые кошки, скелеты. Вся чистая и нечистая вода ушла, и открылся совершенно ужасный вид.
Мне в отличие от многих очень повезло. Вокруг все изменилось, стилистика поменялась абсолютно, поменялось общество, а меня по-прежнему читают. Всем нравится читать о любви.
Я наверное, поменялась тоже. В чем конкретно, я даже не знаю. Вот не могу сказать, чем, например, новые мои сборники рассказов отличаются от того, что было вначале. Я ведь не читаю себя. Я только пишу. Правда, однажды, год назад, я пошла к врачу, и там была большая очередь. А я несла врачу свою книжку, в подарок. Я села в очереди и от нечего делать открыла и стала себя читать. Мне так стало интересно: я эту книжку не отдала. Пришла домой и дочитала.
А вообще я себя не перечитываю – мне это неприятно. Не потому что мне не нравится, а потому что мне кажется, будто я перечитываю свои какие-то недостатки и свои комплексы. Я это не люблю. Я человек веселый.
Все фильмы по моим сценариям тоже обычно воспринимаются как очень веселые. Наверное, это правильно. Дело в том, что когда у меня вышел первый рассказ «День без вранья», это был 1964 год, никто не знал как его определить. Для серьезной прозы он смешной, а для смешной он тогда казался слишком длинным – сорок две страницы. А юморески в то время писали – Ласкин и другие – шесть страниц, семь страниц, а тут сорок две. Не могли понять, что это такое. Получалось, что я абсолютный новатор.
И тогда философ Богат придумал для меня направление - ироническая интонация. Вот я родоначальник иронической интонации. Хотя, конечно, в такой же иронической интонации работают и Искандер,- между прочим, гораздо интереснее, чем я, у него юмор библейский, философский,- и Антон Павлович Чехов, и Довлатов… Он ведь тоже работал в этой иронической интонации, у него просто потрясающая проза.
А вот из сегодняшних молодых кого назвать я даже не знаю. Я слежу за ними, но какая у них интонация, сказать затрудняюсь. Я прочитала Захара Прилепина, он пишет замечательно. Как писатель: я имею в виду форму. А по содержанию он нацбол. Его герои идут, тычут кулаками в морду прохожих, переворачивают машины. Это они так протестуют. Я себя представляю – я иду, а мне кто-то в морду кулаком. Потом из молодых я читала Романа Сенчина - тоже неплохо пишет, но очень скучно, как Тургенев. Как писателя я очень люблю Лимонова. Он пишет замечательно».
