МОГУЧАЯ КУЧКА БЕЗ ЗОЛОТОЙ РЫБКИ
Гарри Гайлит
Октябрь 2012 года
Четверку латышских поэтов – Иманта Аузиньша, Мариса Чаклайса, Иманта Зиедониса, Яниса Петерса и еще примкнувшего к ним бывшего лагерника Кнута Скуиниекса – раньше знали не только все латыши, но и многие из русской читающей публики. На их стихи слагались песни, их много (с помощью подстрочника) переводили на русский язык, и не кто-нибудь, а такие корифеи советской поэзии как Рождественский, Евтушенко, Ахмадулина, Вознесенский.
Латыши эту четверку называли могучей кучкой. Почему? Вряд ли только потому, что они хорошо писали стихи. Хороших поэтов, как всюду, в Латвии было не мало. Чем могучая кучка выделялась среди других – об этом рассказывает в «Фрагменте» из неоконченной книги воспоминаний Марис Чаклайс. В сокращенном виде «Фрагмент» напечатан в недавно вышедшей третьей книжке «Рижского альманаха».
От других публикаций в альманахе он отличается духом фрондерства и стремлением вырваться из затхлой атмосферы советской империи. Так Чаклайс называет страну, где даже добывание интересующей литературы, требовало огромных усилий. Довоенные книги латышских авторов приходилось выуживать из закрытых фондов библиотеки Мисиня. Новейшие произведения западных писателей иногда попадались в «Иностранке», а самиздат и другие запрещенные издания доставались «благодаря посредничеству русских и еврейских интеллектуалов Риги». Все прочитанное или услышанное по западным голосам азартно обсуждали за кофейными столиками и на дружеских посиделках под сухое вино с политическими анекдотами и модными романсами Окуджавы. И все себя чувствовали как бы внутренними эмигрантами.
На таком фоне 60-70 гг. могучая кучка теперь, похоже, видится неким братством целеустремленных борцов за свободу Латвии. Но на самом деле все обстояло иначе. Верно лишь то,- я знаю это по себе и по своим друзьям,- что в те времена, действительно, многие, как тогда говорили, «читали и другим читать давали» запрещенную литературу. (За что, в частности, на семь лет и был осужден Скуениекс). Но чтобы в хрущевскую оттепель кто-то всерьез помышлял о смене власти или выказывал сепаратистские настроения и этого не замечало вездесущее КГБ, поверить невозможно. И тем более трудно поверить, что на подобное геройство были способны преуспевающие и хорошо ситуированные латышские поэты из могучей кучки.
А именно этим, особым положением в писательском кругу, могучая кучка и отличалась от остальных. «Мы все рано начали работать в редакциях и издательстве (изд-во «Лиесма» - авт.),» - как бы между прочим отмечает в «Фрагменте» Чаклайс. Он только умалчивает, что поэты могучей кучки были там вовсе не рядовыми сотрудниками. В СМИ и в книжном издательстве они возглавляли отделы культуры и поэзии. Это давало разные привилегии. Правда, нагружало и ответственностью, мало чем отличавшейся от ответственности функционеров партийных и подчиненных им органов власти.
Впрочем, облачаться в тоги функционеров – этим могучая кучка тоже не брезговала. Несмотря даже на то, что ничего ненавистней обозначения «функционер» в их лексиконе не существовало. Одних привечали в ЦК Компартии Латвии, другие становились депутатами Верховного Совета. Чаклайс был пару лет главным редактором очень влиятельного по тем временам еженедельника «Литература ун Макса». Петерс и Аузиньш по несколько лет возглавляли Союз писателей Латвии, организацию тогда тоже весьма могущественную, не то, что сегодня... Мне могут сказать, это было в другое время. Не важно в какое. Важно, что были функционерами.
Чаклайс рано стал заслуженным деятелем культуры, Зиедонис получил звание Народного поэта. Так что все четверо были номенклатурными поэтами: всё, что ими писалось, печаталось незамедлительно и в самых солидных латышских СМИ. А затем выходило отдельными книгами. Внушительными тиражами и без задержек. Остальным членам Союза писателей, а нечленам тем более, глядя на все это, оставалось только завидовать, годами дожидаясь, когда их, наконец, тоже издадут.
Кроме того, поэты могучей кучки (почему, собственно, их так и называли), обладали еще и серьезными полномочиями. По сути дела они, выполняя ответственную работу, сами желая того или не желая, исполняли обязанности цензоров и даже политических церберов, когда надо было кого-нибудь «запрещать или не пущать». (Не делай они этого, им тут же устроили бы выволочку – либо непосредственное начальство, либо вышестоящие инстанции).
Так что могучая кучка во многом, что касалось литературных дел, была хозяином положения. Поэтому когда Чаклайс как бы сетует на имперский характер отношения к ним советских властей, это звучит как-то странно - им все было дозволено. Иногда даже доходило до смешного. Как вспоминает в докладе по случаю 20-летия пленума творческих союзов М. Костенецкая, если кому-то из них что-нибудь не позволялось напечатать в местных СМИ, то вскоре «в столице СССР издавали книги с опальными стихами на русском языке. Все, что выходило из под -пера Зиедониса и Аузиньша, Петерса и Скуениекса печатало не только издательство «Художественная литература», но и толстые литературные журналы, такие, например, как «Дружба народов».
Поэтому в те времена на империю сетовать поэты из могучей кучки и не думали. Да это было бы и глупо. В той империи они состоялись как поэты и стали любимцами публики.
Для любого писателя главное, как издаются его книги. Любопытства ради, я заказал справку в библиотеке, вот какая получилась картина.
Чаклайс печататься начал в 1960 году. До 1991 года у него вышло 27 книг стихов и 4 сборника публицистики. Почти по две книги в год. Из них 8 книг вышли в Москве. Тогда как после 1991 года, за двадцать прошедших лет было издано всего 18 сборников стихов Чаклайса. И ничего на русском языке.
Зиедонис печатается с 1956 года. До 1991 года он издал 4з стихотворных книги, 13 публицистических и 10 книг прозы. Тоже в среднем по две в год. Плюс еще 12-томное собрание сочинений. 13 книг у Зиедониса вышли в те времена в Москве. А за двадцать нынешних лет – 35 книг стихов и прозы. На русском ни одной.
Аузиньш начал печататься тоже как Зиедонис в 1956. До 1991 у него вышло 20 книг стихов, из них 4 в Москве. После 1991 года он издал лишь 2 книги воспоминаний и 13 сборников стихов. На русском ни одного.
Петерс с 1961 до 1991 года издал 19 книг. После 1991 года – только 7.
Скуениекс – это случай отдельный. В могучую кучку он не входит, но коли мы упомянули его как примкнувшего, надо сказать, что в 1961 году он окончил московский Литературный институт. А уже в 1962 был арестован и семь лет, от звонка до звонка, провел в заключении. До 1991 года у него вышло 3 книги стихов и 1 сборник критических статей. После 1991 – 22 стихотворных сборника, 2 книги публицистики и восемь томов собрания сочинений.
Нетрудно заметить, что за исключением, - по легко объяснимым причинам, - Скуениекса никто из могучей кучки сегодня не может похвастать, что в условиях свободной Латвии у него вышло книг не меньше, чем в стране, с иронией названой Чаклайсом империей.
И еще интересно вот что: будь эта страна другой, предположим, сегодняшней Латвией, стал бы Чаклайс главным редактором такой газеты как «Литература ун Максла», которой, кстати, давно и след простыл? И был бы он заслуженным деятелем культуры? Или, скажем, Зиедонис – Народным поэтом? Сомневаюсь. Да и Литинститут Скуениекс, как и Зиедонис Высшие литературные курсы вряд ли окончили бы. И Союз писателей ни Аузиньш, ни Петерс, скорей всего, не возглавляли бы и, следовательно, послом в России Петерс тоже не был бы.
Больше того, я уверен, что в нынешней Латвии им такое даже во сне не приснилось бы. Так что на империю пенять грех и Чаклайсу, и могучей кучке. Такой популярности и благополучия как тогда нашим стихотворцам больше не видать. Я уж не говорю о колоссальных гонорарах, полученных ими за уйму изданных книг, особенно в московских издательствах, где тиражи и гонорарные ставки зашкаливали за все мыслимые сегодня цифры. Да и могучей кучки больше не существует. Остались только доживающие свой век латышские поэты, как у синего моря старик со старухой из сказки о золотой рыбке.
