. . .5 июля, в 4 часа пополудни, государыня выехала из Пернова по дороге в Ригу. Перед отъездом из Пернова государыня 5 июля писала Панину: «Никита Иванович! Сегодня две недели как я из Петербурга, и хотя я крайне спешу, но ныне сама вижу, что несколько дней более замешкаю на дороге, нежели я надеялась. Я сегодня выеду из Пернау, а послезавтра приеду в Ригу...».
На другой день государыня послала Панину новое письмо:
. .Моя дорога весьма теперь мешкотно продолжается по причине неслыханных песков и больших жаров. Я вчерась только могла отъехать от Пернау три станции, что учинить 60 верст, из которых 40 ехала шагом, итак, я не прежде четверга буду в Риге. . . Впрочем желаю вам здравствовать. Екатерина. Из мызы, которой имя знала, да позабыла, 6 июля 1764 г.».
По всем станциям, где только ни останавливался императорский поезд, государыня была встречаема с величайшими почестями и торжеством. Дворянство, повторяем, не щадило издержек, чтоб придать путешествию императрицы характер празднества для края.
8    июля государыня приближалась к Риге.
Здесь уже давно шли приготовления к приему императрицы. Еще 5 июня [генерал-губернатор! Броун разослал публикацию ко всему лифляндскому дворянству, чтоб оно съезжалось в Ригу к 22 июня для представления ее величеству. Вместе с тем сделаны были распоряжения о перемощении улиц, о приведении домов в опрятный вид, приготовлялось помещение для государыни и ее свиты во дворце (ныне уездное училище). Магистрат со своей стороны публиковал 19 июня запрещение носить во все время пребывания государыни в Риге траур и выгонять скот на пастбище через город. Потом 2 июля генерал-губернатор напоминал жителям Риги содержание высочайших указов 12 июля 1762 г. и 11 июня 1763 г., которыми строго запрещалась подача каких бы то ни было прошений лично государыне, и объявлял, что в случае необходимости прибегнуть кому-либо к защите верховной власти, прошения должно подавать состоящим в свите ее величества действительным статским советникам Елагину и Кузьмину, но вместе с тем предупреждал, что лицо, подавшее прошение по какомулибо делу, разрешение коего зависит от обыкновенных или судебных инстанций, неминуемо подвергнется взысканию, определенному указом 12 июля 1762 г, 8 июля государыня прибыла поздно ночью на последнюю станцию пред Ригою, Белленгоф. На границу городской земли, в Нейермюлене, прибыли для встречи государыни: наследный принц курляндский Петр Бирон, генералитет, представители дворянства и города. Но государыня, утомленная продолжительным путем, остановилась в Белленгофе и уведомила Броуна собственноручным письмом, что она намерена прибыть в Ригу на следующий день 9 июля к 9    часам утра.
К назначенному времени Петр Бирон, генералитет, рыцарство, ландратская коллегия и магистрат ждали государыню за 4 версты перед городом. Вся дорога от Белленгофа до Риги была полита водою, так как в то время стояла очень сухая погода. По прибытии к месту, где ждали императорский поезд генералитет и представители, государыня пересела в придворную карету. Депутаты от магистрата и обе роты городской гвардии открывали въезд государыни в город. Непосредственно за ними следовала императрица, по сторонам ее кареты ехали верхом: Петр Бирон, граф Орлов, Разумовский, Вильбоа, Нарышкин, Броун и другие лица. Потом следовал эскадрон кирасирского его высочества наследника цесаревича полка. За конвоем следовало дворянство под предводительством ландмаршала барона Будберга, потом статс-дамы, гоффрейлины и прочая свита в 20 великолепных каретах, заказанных городом собственно по случаю приезда государыни. Когда поезд был в 2 верстах от Риги, по данному ракетой сигналу началась пушечная пальба со всех верков крепости и колокольный звон во всех церквах. Бесчисленные массы народа встретили государыню, так что поезд продвигался вперед, с большим трудом. У Песочных ворот была устроена триумфальная арка. Здесь стоял весь магистрат и оба эльтермана города. Бургомистр Фегезак, подойдя к карете, поднес государыне на шелковой подушке восемь ключей от городских' ворот и приветствовал прибытие государыни речью. Государыня приняла ключи и чрез несколько времени возвратила их бургомистрам. Поезд вступил в город чрез Песочные ворота при непрерывной пушечной пальбе и колокольном звоне, восклицаниях народа и медленно продвигался по Известковой улице ко дворцу. Перед дворцом ждал государыню епископ Иннокентий с крестом. Государыня, приложившись к кресту и выслушав приветственное слово преосвященного, вступила во дворец. На лестнице встретили ее герцог курляндский Эрнст Иоганн Бирон со своею супругою, генералитет,придворные дамы и кавалеры. Девицы, дочери почетнейших лиц в городе, усыпали путь по лестнице цветами.
По вступлении в залу ее величества были немедленно допущены к аудиенции: ландмаршал Будберг, президент гофгерихта тайный советник барон Менгден, президент консистории ландрат барон УнгернШтернберг и генерал-суперинтендант Циммерман.
В этот день к столу императрицы были приглашены особы первых 4 классов (45 персон).
С наступлением ночи замок, дом дворянства, магистрат, дом шварцгейптеров и все дома в городе и на форштадтах осветились великолепною иллюмин.ациею. На рынке были пущены фонтаны с красным и белым вином, и народное гулянье не прекращалось всю ночь.
Но не до веселья было самой императрице.
В то самое время, когда происходил торжественный въезд императрицы в Ригу, курьер от Панина вез из Петербурга донесение о событии, происходившем в ночь на 5 июля в Шлиссельбурге, вследствие которого было убиение Иоанна Антоновича. «Никита Иванович! — писала 9 июля 1764 г. государыня Панину. — Я с великим удивлением читала ваши рапорты и все дивы, происшедшие в Шлиссельбурге: руководство Божие чудное и неиспытанное есть!». . .
10    июля, в субботу, в 10 часов утра происходил торжественный прием у императрицы, в следующем порядке: 1) православное духовенство с иконами. Епископ Иннокентий произнес речь; 2) рыцарство и ландраты; 3) магистрат. Речь произнёс Фегезак; 4) лютеранское духовенство. Речь говорил пастор Эссен; 5) бюргеры; 6) русское купечество. Оно поднесло государыне на большом вызолоченном блюде хлеб, соль и плоды. Государыня поручила Броуну уверить магистрат и город Ригу в ее неизменной к ним императорской милости и защите. Затем ландрат Менгден и ландмаршал Будберг просили ее величество осчастливить лифляндское дворянство принятием приглашения к обеду и балу. Государыня обещала быть в ритерсгаузе 11 числа. В этот же день она обедала у генерал-губернатора Броуна. В 7 часов вечера она осматривала некоторые верки рижской крепости и посетила Царский сад, разведенный Петром I.
В этот день прибыл от Панина курьером Кашкин и подал первый допрос Мировича. На другой день,
11    июля, он был отправлен в Петербург с письмом государыни к Панину и Неплюеву по Шлиссельбургскому делу. «Я ныне, — писала государыня к Панину, —• более спешу, как прежде, возвратиться в Петербург, дабы сие дело скорее окончить и тем дальных дурацких разъяснений пресечь. Я в четверг отселе поеду».
В воскресенье, 11 июля, государыне представлялись все офицеры войск, стоявших лагерем под Ригою. После приема государыня была в Алексеевской церкви у обедни, совершавшейся преосвященным Иннокентием. По отслушании -обедни и молебна государыня отправилась к обеду, который в честь ее прибытия давало дворянство в ритерсгаузе. В числе приглашенных гостей находились, между прочим, преосвященный Иннокентий и императорский римский посланник князь Лобковиц. В 5 часов пополудни государыня оставила ритерсгауз, осматривала рижскую цитадель, была в Петропавловской церкви (ныне собор), а вечером посетила маскарад, котйрый шварцгейптеры давали в своем доме.
Государыня в этот день писала Панину:
«Никита Иванович! Бискуп Виленский Масальский прислал сюда Бандре спросить у меня, велю ли я ему сюда приехать и ждать ли ему меня в Митаве. Я в этом последнем городе ему означила свидание, чтобы избегнуть множества embarras в приеме и угощении; а между тем я брату вашему приказала завтрашний день в приезд мой в Митаве с ним говорить и уверить его моим именем, что я твердо и непременно в своих сентиментах пребываю и пребуду; что я приехала сюда для единых экономических дел и министра по иностранному департаменту со мною нету. . .»
В понедельник, 12 июля, государыня после приема дворянства, явившегося благодарить ее за вчерашнее посещение, к 1 часу пополудни в сопровождении всей своей свиты, епископа Иннокентия и генералитета отправилась пешком в здание ратуши к обеду, который в честь ее давали рижские горожане. Здание ратуши в это время перестраивалось и не было еще вполне окончено, но в воспоминание пребывания в нем императрицы постановлено: днем освящения и открытия здания считать 12 июля. После обеда в комнатах нижнего этажа ратуши был дан концерт. Внимание государыни обратил итальянский дуэт, пропетый двумя рижскими дамами. Благодаря горожан за прием, ее величество не оставило своею благодарностью и этих дам. По окончании концерта императрица возвратилась во дворец также пешком. В 6 часов пополудни она отправилась в лагерь, в 12 верстах от Риги, для смотра стоявших в нем войск. Маневры, изображавшие ход сражения при Пальцихе, продолжались до 10 часов. К 12 часам ночи государыня возвратилась в город. В этот вечер рыцарство давало маскарад, но государыня на нем не была.
Во вторник, 13 июля, назначен был отъезд в Митаву. На первой станции, в 27 верстах от Риги, герцог с обоими своими сыновьями, Петром и Карлом, ожидали государыню в нарочно раскинутой для нее палатке. Во время перемены лошадей государыня в ознаменование своей неизменной милости к герцогу возложила на наследного принца орден св. Андрея Первозванного. За две версты перед Митавою государыня пересела в герцогскую карету и в 3 часа пополудни прибыла в митавский замок. На лестнице она была встречена герцогинею, епископом виленским Масальским и некоторыми польскими дворянами. После обеда государыня принимала оберратов, курляндское дворянство и духовенство. Всем лицам, находившимся в свите государыни (граф Орлов, Разумовский, Нарышкин и проч.), герцог роздал золотые медали, нарочно выбитые в память посещения императрицею Митавы. Государыня выехала из Митавы в Ригу в 7 часов вечера. Принц Петр, ехавший верхом возле кареты ее величества, бросал народу серебряные жетоны. Принц Карл провожал государыню до Риги, куда поезд прибыл в 1 часу ночи. Улицы были освещены фонарями (в Риге постоянного освещения улиц в те времена еще не было), а народ со свечами в руках, при громе пушек, проводил государыню к дворцу- 14 июля государыня осматривала работы по укреплению берегов р. Двины, производившиеся капитаном Вейсманом.
В этот же день государыня писала Панину по делу Мировича, и о пребывании своем в Митаве сообщила следующее:
«Я вчерашний день была в Митаве и видела бископа Виленского. Он человек лет 26. Кажется умен и при мне скромен был, но сказывал мне герцог, что накануне того дня он показывал великое хвастовство, и герцог весьма разумно ему (если верить его словам) ответствовал. Он, бископ, за столом сидел с хозяином против меня, а герцогиня по правую сторону возле меня, /а гетман с левой. Герцог принял мейя с великолепием и медаль нарочно сделал для приема, и деньги кидел в народ.. После стола я сюда обратно приехала, хотя они усиленно просили, чтобы я ночевала, но я сказала, что я здесь (в Риге) слово дала до вечерней зари, которую и до возвращения своего бить не велела, возвратиться. Причем две медали в гостинец великому князю и к вам посылаю. Завтра я отсель к вам в обратный путь поеду. Народ здешний ждал моего приезда из Митавы до первого часа заполночь, и как увидели мою карету, то с виватом проводили меня до моего дома. . . Пишу к вам это для показания, что ливонцы начинают поддаваться влиянию своих победителей. Сейчас получила письмо ваше от
10    июля, из которого с удовольствием усмотрела, что сын мой здоров и что репорты из Шлиссельбурга не требуют резолюции».
15    июля, в четверг, назначен был отъезд государыни из Риги. Когда магистрат и гражданство собрались в ратуше, чтобы идти на прощание к ее величеству, в залу вошел генерал-губернатор Броун и объявил собранию, что ее величество поручила ему выразить магистрату и городу ее благоволение за прием и верноподданическое усердие, что ее величество заверяет город в своей милости и впредь, что в воспоминание посещения города она повелела графу Орлову доставить в ратушу ее портрет, что ее величество вместе с сим разрешает городу выбить в память пребывания ее в Риге медаль.
В 1 часу по сторонам улиц, по которым предстояло отправляться поезду, выстроилась городская гвардия, и начался большой съезд во дворец. Русские купцы поднесли государыне на богатом серебряном блюде хлеб и соль. В сопровождении огромной свиты генералитета, рыцарства, горожан и бесчисленного народа государыня выехала из Риги в 6 часов пополудни, — магистрат, ландраты и генералитет провожали поезд до НейерМюлена. Здесь епископ Иннокентий произнес прощальное слово государыне.
Дальнейший путь императрицы был предназначен к Дерпту.
«Иван Иванович, князь Александр Алексеевич! — писала государыня 16 июля Неплюеву и Вяземскому. — Вчерашний день я выехала из Риги и не могла за великими песками до полуночи далее отъехать как 45 верст, где и ночевала. Завтра надеюсь приехать в Дерпт. С удовольствием усмотрела из письма вашего от 12 июля, что за помощью Божию в городе все благополучно. . .»
За день до отъезда из Риги, именно 14 июля, государыня подписала следующее повеление Броуну:
«Известно нам, что некоторые лифляндские помещики на бывшую последнюю в Лифляндии ревизию неудовольствие имеют, того ради прикажите публиковать, что все такие жалобы свои принесли вам от сего числа в месяц, которые, вам разобрав, с мнением своим представить в камер-контору лифляндских и эстляндских дел, и такое же представление прислать и к нам».
Предписывая Броуну разобрать жалобы рыцарства, государыня вместе с тем приказывала ему принять меры к облегчению участи крестьян и преимущественно обратить внимание на ограждение крестьян от всякого увеличения барщины. Броун успокоил государыню обещанием, что само рыцарство озаботится пресечением злоупотреблений, возникающих от неопределенности отношений помещика к крестьянам, что на первом ландтаге он не упустит заявить и будет настаивать на приведении высочайшей воли в исполнение.
Представив государыне изложение жалоб рыцарства, Броун назначил собраться рыцарству на ландтаг в январе 1765 года. В назначенный срок ландтаг открылся. По старинному обычаю, члены ландтага, под предводительством своего ландмаршала Будберга, из церкви отправились в замок для приветствия генерал-губернатора.
В ответной своей речи Броун сказал, что жалобы крестьян на помещиков дошли до ее императорского величества, и государыня к крайнему неудовольствию своему убедилась, в последнюю бытность свою в Эстляндии и Лифляндии, что эти жалобы справедливы, и происходят, вопервых, оттого, что крестьянин не имеет собственности; во-вторых, что повинности крестьян ничем не определены и произвольно увеличиваются со дня на день, и в-третьих, что за проступки и за невыполнение непомерно тяжкой барщины помещики налагают на крестьян неслыханно тяжкие и жестокие наказания. Вследствие сего Броун предлагает ландтагу: 1) движимость крестьянскую признать полною собственностию крестьян, 2) повинности Крестьянина привести к определенной норме и 3) ограничить произвол в наказаниях.
В предложении этом (говорят, что его писал барон Шульц), между прочим, говорилось: «За лифляндскими крестьянами не признается решительно никакой собственности, ниже в том, что они зарабатывают себе потом и кровию. В пользовании землею и им самим выстроенным жильем крестьянин столь же мало обеспечен, как и птицы на крыше, а относительно скудной своей движимости он обеспечен еще менее. Понравится ли господину крестьянская лошадь, скотина, подушка или что бы то ни было, он преспокойно забирает себе за цену, назначаемую им по своему усмотрению, а иногда и без всякого вознаграждения. Даже годовой урожай, столь тяжкими трудами добываемый крестьянином на скудное пропитание себе и своей семьи, не обеспечен от помещика. Есть ли возможность, чтобы крестьяне, при самом бедственном положении, старались о приобретении чего-либо, когда они ни на единый час не могут быть уверены в обладании тем, что они приобрели?»
Едва ли с удовольствием выслушало рыцарство речь генерал-губернатора Броуна и воротилось в ритерсгауз в настроении духа далеко не миролюбивом. Лишь только члены ландтага заняли свои места, к ним обратился барон Шульц с убеждениями позаботиться об участи крестьян и ввести ашераденское положение во всей Лифляндии. «Давно пора уничтожить право обращать человека в рабочую скотину», — сказал он в заключение своей речи. Собрание едва выслушало речь Шульца, и ярость дворянства не знала пределов. Предание говорит, что барон Шульц едва не был выброшен в окно из ритерсгауза, а положение его было сожжено. Но как бы то ни было, ландтаг, после силь
ных, бурных и самых продолжительных прений сделал, когда Броун дал понять, что улучшение быта крестьян есть непременная воля государыни и что правительство само возьмет на себя почин реформы, если дворянство ничего не уступит для крестьян, постановление, обнародованное в патенте 12 апреля 1765 г.: «Хотя крепостное состояние латышей и основано на естественном духе их; хотя все, чем крестьянин владеет и есть неотъемлемая собственность его помещика, тем не менее рыцарство объявляет, что приобретенные крестьянином скот, деньги и хлеб остаются собственностью его, крестьянина, если только он ничего не должен помещику; что существующие повинности не должны подлежать возвышению; в случае же несоблюдения этих правил крестьянину предоставляется право жаловаться на помещика в орднунгсгерихте, но под опасением телесного наказания за подачу несправедливой жалобы. Помещик, под опасением штрафа в 200 альбертовых талеров, не должен продавать своих крестьян на рынке, и в особенности не продавать мужа без жены или жену без мужа».
Обнародовав это постановление, Броун, со своей стороны, определил меру' домашних исправительных наказаний 10 парами розг не свыше 3 ударов каждою парою и истребовал от всех помещиков показания о повинностях, отбываемых крестьянами.
Постановления эти были непосредственным следствием посещения императрицею Прибалтийского края и составляли очень долгое время, до самого 1804 г., руководство при определении отношений между крестьянами и помещиками. ..