Российские латыши — тема непопулярная в нашей местной прессе. Если о них и пишут, то вспоминают только красных латышских стрелков — опору Ленина и революции.

Между тем после 1917 года в Советском Союзе остались проживать тысячи латышей, не имевших никакого отношения к политике и коммунизму: крестьяне, рабочие, творческая интеллигенция. В одной только Западной области в начале 30–х годов их насчитывалось 18 000! Судьба большинства из них сложилась трагически.

Dubultslazds

Рига. 10 февраля 1941 года. Старший оперуполномоченный 2–го отдела НКВД ЛССР Васильев, «рассмотрев поступившие материалы о преступной деятельности» бывшего латвийского консула в городе Витебске Пунга Германа Андреевича, постановил подвергнуть его аресту и обыску. Фактически дело было готово, оставалась простая формальность — добиться признания вины и осудить. Однако ни того ни другого сделать не удалось — Пунга умер в тюремной больнице 12 апреля в возрасте 67 лет.

Дело Пунги — это довольно толстая папка, общим объемом почти в сотню страниц. Но за исключением нескольких листов, имеющих непосредственное отношение к бывшему консулу, все прочие материалы касаются «контрреволюционного заговора» — дела, которое НКВД сфабриковал в Смоленской области еще в 1929 году. Прошло уже больше 10 лет, одни участники этого «заговора» расстреляны, другие находятся в лагерях, но Пунгу «пришивают» к старому делу белыми нитками, делая из него главного контрреволюционера и шпиона латвийской разведки.

Дело 1929–го касается 112 человек: 89 кулаков, 8 служителей религиозного культа, 7 середняков, 6 служащих, 2 кустарей. Из них 60 уроженцев Латвии. 50 лишены избирательных прав. 37 привлекались к суду и следствию за время революции. Участников политических банд — 10, бывших офицеров и военных — 4, бывших членов ВКП и ВЛКСМ — 41. Плюс бывший жандарм.

Пунга находился в Витебске в 1927–1930–е годы, и его фамилия фигурирует в показаниях местного лютеранского пастора Швалбе. Как пишет следователь, Пунга «являлся руководителем контрреволюционной организации, созданной в Западной области РСФСР среди кулачества латышской национальности. Свое руководство Пунга осуществлял посредством пастора Густава Швалбе. По указаниям Пунги, в состав организации был привлечен 31 человек, они ставили перед следующие задачи: 1. Противодействие мероприятиям партии и советской власти в деревне. 2. Подготовка кадров и базы для бандитско–повстанческих выступлений в СССР в случае внешних осложнений. 3. Политический и военный шпионаж в пользу Латвии».

Tai pilsētai…

Заговор, пишет следователь, начали плести еще с 1921 года, когда бывший епископ Гринберг, связанный с латвийским консулом в Ленинграде Вилисом Шамилсом, вызвал из Баку Швалбе, где тот исполнял обязанности помощника пастора и являлся секретарем латышского национального совета, созданного Антоном Балодисом, впоследствии министром иностранных дел ЛР. В Ленинграде Швалбе посвятили в сан пастора и направили в Западную область с заданием: «приступить к организации и объединению латвийского населения в интересах преданности Латвии путем поддержания национально–патриотического духа, языка и культуры».

На допросе Швалбе подтверждает, что полученные указания понимал как необходимость внедрять в сознание латышского населения то, что оно является составной частью латышского государства, что должно любить свое отечество, что не должно допускать в своих рядах никакого расслоения и должно представлять одно целое неделимое, не разрозненное на классы.

Как это ни странно, но если убрать религиозную составляющую, советская власть сама успешно объединяла латышское население путем поддержания в них национального духа, языка и культуры! В это трудно поверить, но в Западной области (Брянская, Калужская области и часть Белоруссии с центром в Смоленске) в начале 30–х годов проживало 18 000 латышей, действовал 31 латышский колхоз, работали 7 латышских начальных школ и одна семилетка, 2 детских сада и 2 детских дома, 17 латышских читален, 27 красных уголков, 2 латышских клуба с многочисленными кружками и секциями.

Именно в такую хорошо организованную латышскую общину попал Герман Пунга в 1927 году и наверняка нарадоваться не мог тому, как хорошо живется в Советском Союзе его соотечественникам. Латышские хозяйства — образцово–показательные, почти на каждом хуторе имеются сельскохозяйственные машины, среди латышских крестьян почти нет неграмотных, землю обрабатывают многопольной системой, садоводство и скотоводство на высоком уровне.

В институтах области даже готовятся латышские кадры для системы образования, разрабатываются особые программы и методические рекомендации, в отделах народного образования имеются методисты и инструкторы по национальной школе. Есть Смоленский латышский театр, который колесит по всей области с выездными спектаклями. Только за 1932–1936 годы он дал 900 спектаклей в 240 населенных пунктах Западной области и Белоруссии!

Viena tante teica…

Конечно, в клубах, красных уголках, избах–читальнях и школах идет пропаганда нового образа жизни и промывка мозгов, особенно среди молодежи, но учатся дети на родном языке, поют не только «Песнь о Сталине», но и «Кур ту тейци», смотрят не только спектакли по пьесам Толстого и Арбузова, но и «Вей, ветерок» Я. Райниса, «Сверхчеловек» А. Упита, «Злой дух» Р. Блауманиса.

Между тем в начале 20–х годов первая латышская школа располагалась на частной квартире, хозяин которой гнал самогон, да и учитель Юргенсон выпивал, а потом бузил. И не затащить латышских крестьян было ни на какие собрания:

«Политически же латыши очень отсталые: о международном положении ничего не знают, и поэтому они обо всем имеют свое особое мнение. Например, на соввласть они смотрят как на переходную власть: придут, мол, рано или поздно белые и восстановят старый строй. Относительно революции, даже мартовской, они рассуждают так: Германия прислала в вагоне первого класса в Россию Ленина, чтобы тот совершил революцию. А революция вообще не была вызвана голодом, а просто совершилась питерскими и московскими рабочими, которые поступали на фабрики, чтобы избежать военной службы, и были преимущественно богачи», — написано в отчете местного латышского бюро РКП от 1920 года.

«Вообще колонисты довольно хладнокровно относятся к собраниям… Политические вопросы их не интересуют, но вопросы о просветительской работе и также земельный вопрос интересует всех. На собрания все не являются, и про политику лучше не вспоминать. Книг, где заглавие о коммунизме, не показывай — не хотят никто читать. На вопрос, почему они не посещают собрания, заявляют, что в настоящее время идет обработка полей и некогда. И был такой разговор с хуторянином, почему он не посылает в школу своих сыновей. Ответ был: пошлю их в школу для того, чтобы они заразились коммунизмом, тогда куда они будут годны», — отчитываются местные коммунисты спустя год.

DzIvotgriba

Так что в конце 20–х годов прогресс, что называется, налицо — община хорошо организована. Вот только лютеранские священники стали мешать этому прогрессу. Как сказано в материалах дела, они стремились отгородить молодежь от влияния советской школы, устраивая домашние богослужения под видом певческих и иных кружков, запрещая молодежи вступать в комсомол, посещать избу–читальню, распространяли получаемые из Латвии азбуки и библейские рассказы.

С 1927 года в области начали ликвидировать лютеранские кирхи, стартует коллективизация, что вызвало бурю недовольства среди латышских крестьян, многие из которых сразу попали в разряд кулаков благодаря своим отлично организованным хозяйствам.

«Кулацкие группировки были обнаружены в 15 областях Западной области», — пишет следователь. Перечисляются фамилии, все латышские: Лапины, Саулиты, Силини, Авотини. В некоторых местах «группировки» состояли всего из четырех, а то и двух человек. В городе Ельня, к примеру, числились только Никлас Леопольд и Карл Вальденес.

Из показаний одного арестованного: «Швалбе нахваливал жизнь в Латвии, говорил, что крестьянству там живется лучше, что мы не должны забывать своей родины, должны держаться вместе. Советская власть просуществует не более 2–3 лет, и народ ее сам свергнет, задушенный налогами, он восстанет».

Усилились эмигрантские настроения. Среди латышей ходили слухи, что немцы уже покидают Советский Союз — якобы из Сибири в Германию или Канаду уехало 5 тысяч человек. «Советская власть нам, латышам, жить не дает, нарочно облагает нас непосильными налогами, сгоняет всех в коммуны, где житья не будет, поэтому нам надо поступить так, как это сделали немцы из Поволжья, и уехать всем в Латвию, тогда посмотрим, как советские чиновники заорут. Это будет хор. Урок всем коммунистам. А если власти начнут нас насильно заставлять идти в колхозы, то можно будет даже нелегально перебраться в Латвию, так как латышское правительство нас примет».

Следователь пишет, что Пунга дал приказ готовить латышей к эмиграции в Латвию, застраховав свое имущество в латвийском консульстве. Очень многие готовы были уехать. Однако Пунга вынужден был покинуть Советский Союз, пастор Швалбе был арестован и расстрелян в 1930 году, остальные арестованные высланы в Сибирь. Уцелевшие крестьяне, чтобы не идти в колхоз, бросали свои хозяйства, резали скот, а сами шли в города устраиваться на заводы, в мастерские, на железную дорогу.

Kad saule aiziet

Весной 1937 года последний раз выехал на гастроли Смоленский латышский театр. Дал 23 спектакля. Вернувшись в Смоленск, труппа приступила к репетициям новой пьесы модных тогда драматургов братьев Шейниных. Пьеса имела весьма символичное название: «Очная ставка». Тема чрезвычайно актуальна — борьба с германскими и внутренними шпионами. Увы, спектакль так и не был закончен. В декабре театр закрыли как «не представляющий никакой художественной ценности». Члены труппы были арестованы за шпионаж в пользу Латвии. Многие расстреляны.

А дальше начался Большой террор, в результате которого будет репрессировано 22 000 российских латышей, а 16 500 из них приговорят к высшей мере наказания. Началось все с шифрограммы за подписью наркома Ежова, которая 23 ноября 1937 года поступила начальникам районных УНКВД: «Совершенно секретно. Немедленно собрать, проверить и сообщить следующие сведения о латышских официальных учреждениях, организациях… Срок исполнения сорок восемь часов. Вместе с этим готовьте аресты всех руководителей и активистов этих пунктов концентрации латышей… Операцию в отношении всех этих категорий актива предположено провести в один день одновременно во всех республиках и областях…»

Через неделю новая шифрограмма за подписью заместителя Ежова Фриновского: «Совершенно секретно. Всем НКВД республик, нач. УНКВД. В Москве и ряде областей вскрыты крупные шпионско–диверсионные и националистические контрреволюционные организации латышей, созданные латышской разведкой и связанные с разведками других стран… Приказываю: 3 декабря 1937 года одновременно во всех республиках, краях, областях произвести аресты всех латышей, подозреваемых в шпионаже, диверсиях, антисоветской националистической работе. Аресту подлежат все латыши: находящиеся на оперативном учете и разрабатываемые; политэмигранты из Латвии, прибывшие в СССР после 1920 года; руководители. Члены правлений и штатные сотрудники местных филиалов общества „Прометей“ и латышских клубов…»

Viss nāk un aiziet tālumā

Сегодня в Смоленской области проживает всего около 300 латышей и их потомков. В 2000 году создано Латышское землячество «Сакнес» («Корни»)". Руководит им рижанка Татьяна Чернова. Она и прислала мне материалы о жизни смоленских латышей, которые я использовала в этой статье. На мой вопрос, насколько реальным мог быть факт эмиграции латышей в Латвию с помощью латвийского консульства, ответила: что переселенцы могли быть, но это единичные случаи, потому что, имея хоть маленький клочок земли, люди за него держались. Это объясняет то, что в начале 20–х годов, после провозглашения независимости Латвии, большинство крестьян осталось в cоветской России.

«Мы выпустили сборник о судьбах латышей, — написала Чернова. — В декабре отмечали 75 лет гибели Смоленского латышского театра. В октябре занялись приведением в порядок латышского кладбища в деревне Кашкурино и установили там поклонный крест».

По данным Черновой, первые сведения о латышах Смоленщины относятся еще к ХVI–ХVIII векам. Первая массовая волна латышских переселенцев приходится на ХIХ век: Крестьянский поземельный банк помогал крестьянам из Прибалтики покупать, как правило, бросовые земли на Смоленщине. По переписи 1897 года, на Смоленщине проживало 3500 латышей и ливов. Вторая волна случилась в Первую мировую войну, когда из Риги были эвакуированы железнодорожные мастерские и на территории губернии оказались тысячи беженцев из Прибалтики, многие из которых тоже так и не вернулись на родину.

И вот что интересно. Третья волна эмиграции из Латвии в СССР, по словам Черновой, началась в 30–е годы: «Мы надеемся получить какие–либо материалы из архива ФСБ: все дела были закрыты на 75 лет, но в декабре–январе эти 75 лет истекли. Будем запрашивать вновь…»