Педагоги, правозащитники и родители подвели итоги реформы–2004

Доктор педагогики Яков Плинер провел конференцию «Кризис образования в Латвии». Конференция была посвящена круглой дате — десятилетию первого массового митинга против реформы русской школы. Реформы, которая изначально предусматривала полный перевод средней школы на госязык.

Точки на карте

Первый массовый митинг прошел 23 мая на Эспланаде. В нем приняло участие более 10 тысяч человек. Организатором выступил ЛАШОР. Второй такой же массовый митинг состоялся 4 сентября. Организатор — Штаб защиты русских школ. А дальше — 198 акций протеста за один год! Это уличные шествия, пикеты и демонстрации, в том числе под окнами президентского дворца, сбор 100 000 подписей с требованием отменить «реформу», иск в Конституционный суд, поездки школьников на Парламентскую ассамблею Совета Европы, двухнедельная голодовка родителей и приковывание цепями к двери Кабинета министров группы активистов штаба. Школьная революция, как называли в народе это протестное движение, вынудила власть пойти на уступки: на латышский язык были переведены только 60% учебных часов. Как отразилась эта реформа на русском образовании?

«Мы не выиграли, но и не проиграли, — считает Яков Плинер. — Закон предписывает проводить обучение согласно пропорциям 60% на 40%. Это плохо: научных оснований пропорции, как в водке, нет. Но все же лучше, чем ТОЛЬКО на госязыке. Во–вторых, выпускники средней школы задания экзаменов получают на госязыке, но право языка ответа остается за ними. И если ответ на русском языке, — за это нельзя снижать оценку. В–третьих, МОН боится проверять, сколько уроков проводится на латышском, сколько на русском, сколько билингвально. Власти боятся повторения протестов».

По мнению Я. Плинера, давление на русское образование продолжается. По–прежнему все государственные вузы работают только на латышском языке, и хотя недавно разрешили преподавание на иностранных языках, но коснулось послабление только языков Евросоюза — русский по–прежнему под запретом. И по–прежнему не готовятся учителя для русских школ, кроме учителей русской словесности. Правозащитник Владимир Бузаев, как всегда, используя данные статистики, доказал, что русское образование в Латвии ограничивается не только законодательными, но и административными методами.

За последние 20 лет число русских школ сократилось в 2? раза (число латышских увеличилось на 2%). Только в этом учебном году обошлось без потерь. Но во многих регионах и закрывать уже нечего: полностью «свободными» от обучения на русском языке стали сельские местности Земгальского, Видземского и Курземского регионов. Получается, что 84 тысячи нацменов, живущих в этих регионах, фактически утратили право обучать своих детей на родном языке. Обучение на русском языке стало точечным, сосредоточившись в Латгалии и крупных городах.

Конкурируйте, если сможете…

Обратили внимание докладчики и на результаты единого экзамена по госязыку, который был введен два года назад. «По моему мнению, это несправедливо и даже подло, — уверен Я. Плинер. — Для латышей латышский язык — это язык семьи; с первого класса у них все предметы изучаются на латышском; через весь курс обучения проходит изучение латышского языка и литературы. Для наших детей латышский язык — лишь один из изучаемых предметов, плюс в большей или меньшей степени билингвальное образование. Это политическое решение было принято с одной целью: снизить возможность для наших детей и внуков обучаться в госвузах на бюджетных местах. И это тоже элемент кризиса и доказательства того, что политика в Латвии определяет не только экономику, но и педагогику».

По данным В. Бузаева, реформа образования не улучшила знания госязыка школьников. Хотя именно этим власти обосновывали реформу: повышение конкурентоспособности выпускников русских школ. В 2003 году число тех, кто сдал централизованный экзамен по латышскому языку на высшую категорию, было таким же, как и через три года после реформы, и через пять, и через семь. А вот в прошлом году, после введения единого экзамена, ситуация изменилась катастрофически. Цифры статистики буквально вопят о том, что реформа провалилась, что единый экзамен носит откровенно дискриминационный характер.

— По сравнению с 2011 годом доля учащихся, сдавших экзамены на высшую категорию, упала в семь раз, на две высшие категории — вчетверо, а на две низшие — увеличилась почти вдвое. Результаты экзаменов этого года еще не опубликованы, но жалобы в массовом порядке уже имеются.

«Обидно слышать!»

Во время протестов против реформы, да и сейчас, спустя десять лет, нередко приходится слышать о том, что организаторы этих протестов цинично использовали детей в своих политических играх, создали личный политический капитал и сделали отличную карьеру. В местных самоуправлениях и Сейме и сейчас находятся активисты протестного движения, да и среди пяти докладчиков — четыре бывших депутата: Я. Плинер, В. Бузаев, В. Бухвалов, В. Дергунов. Все четверо — отцы двоих детей.

«То, что „штабисты“ прятались за детские спины — подлая легенда! — утверждает В. Бузаев. — Мне, шедшему во главе большинства несанкционированных маршей, слышать это особенно обидно. Как правило, в левой руке я сжимал руку младшей, а в правой — руку старшей дочери, и лишь в редких случаях, когда демонстрация переходила в бег, оказывался у них за спиной. Именно осознание ответственности за доверившихся нам подростков и способствовало тому, что за трехлетний период массовых акций не было разбито ни одного стекла и не зафиксировано ни одного случая насилия».

«Реформа застала младшую дочь Настю во втором классе, — рассказал врач Виктор Дергунов. — На митинги я ходил вместе с ней. Так что за детьми мы не прятались!» Виктор пояснил, почему активно влился в протестное движение. Он имел тогда родительский опыт по воспитанию школьника: старший сын Алексей уже успешно окончил 34–ю школу, поступил в Морскую академию. Сейчас он — капитан супертанкера. Надвигающаяся реформа грозила умственной и социальной деградации детей из–за неполноценного образования, и именно это подняла волну сопротивления. Не о латышском языке заботились «реформаторы», считает В. Дергунов. Важнейшей целью «заокеанских специалистов психологической войны» был разрыв преемственности поколений в русскоязычных семьях. Ведь абсолютное большинство русскоговорящих родителей имеют высшее или среднее специальное образование. И помогают детям с уроками. Это укрепляет внутрисемейные узы, позволяет быть в курсе школьной жизни и поддерживать общение с учителями, формирует у ребенка устойчивый стереотип поведения и воспитания в будущем собственных детей.

«Теперь представим подростка, не понимающего многих предметов в школе. Надежды на то, что ему помогут дома, тоже нет. Многие родители не сильны в латышском. Следующая мысль подростка: „Что же это за образование (высшее!!!) у родителей, если они не могут разобраться в учебнике за 6–й класс. Правильно говорит учительница латышского языка — бесполезное и бессмысленное было время при Советах“. Такие мысли или подобные наслаиваются на обычные подростковые проблемы и конфликты. И как результат — отчуждение сына или дочери от родителей. Мы это понимали. Понимали, что реформа приведет к „чистке“ педагогических коллективов русских школ. Понимали, что это будет наша личная катастрофа. Вот уж когда вырастет неконкурентноспособное поколение. Помню, тогда я сказал на одной из встреч с родителями–латышами: „Не думайте, что вашим детям без конкуренции с нашими будет легче в жизни. Неудачники будут продавать героин вашим детям!“.

Как отразилась реформа образования на той самой Насте, из–за которой далекий от политики врач Дергунов стал одним из самых активных участников Штаба защиты русских школ? „Она сейчас учится в 12–м классе и учится очень хорошо, средний балл — выше 9. Она хочет быть врачом, поэтому ей нужно знать химию, биологию, физику, а поскольку они преподаются на латышском, то по всем этим предметам у нее есть репетиторы. На уроках запоминается латышское название, но от этого страдает понятийный аппарат, вот и корректируем с помощью репетитора. Цена реформы: деньги и время. Но как и говорили 10 лет, треть детей вообще не может учиться, многих увезли в Англию, многие после школы туда уезжают. Все прогнозы подтвердились, а школа держится только благодаря учителям, преданным своему делу!“

Что делать?

На этот сакраментальный для любого русского человека вопрос выступавшие ответили по–разному. Доктор педагогики Валерий Бухвалов предложил русским школам усиливать русский культурный компонент. Тем более что при лицензировании программы образования школа имеет право и обязана указать приоритеты учебно–воспитательного процесса, в том числе и один или несколько культурных компонентов. Ведь школа — это не только уроки, но и внеклассные мероприятия, организация праздников, экскурсий. Усилить компонент русской культуры можно. Даже несмотря на принудительный билингвизм со всеми его пропорциями.

В 2011 году при поддержке фонда „Русский мир“ творческой группой педагогов был создан комплект программно–методических материалов „Школа русской культуры“, который предназначен для повышения качества культурного образования и сохранения русской культурной идентичности учащихся. Дополнительно — комплект материалов для духовно–нравственного воспитания учащихся „Превыше всякого ума…“ и сайт–библиотека „Латвийская русская школа XXI века“. „Сохранение культурной идентичности учащихся — это не просто задача школы, — подчеркнул В. Бухвалов, — но и задача сохранения русской общины как субъекта культуры. Зачем русские школы, если русская культура не будет востребована самой жизнью?“

Я. Плинер предложил свой рецепт: школе, учителям, детям, родителям нужны стабильность и уверенность в завтрашнем дне, поэтому чиновники должны не мешать, не пугать, не дергать всевозможными нововведениями, а, следовательно, и проверками, в том числе и языковыми. Предложения о нововведениях в школе должны поступать снизу — от директоров школ, учителей, родителей. Функция МОН — провести научный анализ предложений и поддержать все прогрессивное, полезное для повышения качества знаний и уровня воспитанности детей. Конечно, важно увеличить финансирование и в первую очередь зарплаты учителей. Пока политика будет определять педагогику, выхода из кризиса в образовании не будет!»

Ассимиляции — нет

А итогами протестного движения стали не только введенные пропорции. Как сказал В. Дергунов, мы не потеряли уважение своих детей, доказав, что готовы на крайние меры ради них. Успех референдума о русском языке показал — борьба не была напрасной. Латвии еще предстоит стать демократической страной, то есть легализовать родной язык 40% жителей, восстановить образование на родном языке и вернуть гражданство негражданам.

И еще одна деталь: начиная с 2004 года, пика школьной революции, численность русских первоклассников возросла на 17%, хотя численность детей соответствующего возраста возросла лишь на 9%. То есть родители стали реже отдавать детей в латышские школы. В результате доля школьников, обучающихся на русском языке, не только перестала сокращаться, но и немного увеличилась. «Борьба за русскую школу увеличила ее ценность в глазах русских родителей. У русской школы есть будущее, и за это будущее не грех побороться и сегодня», — считает правозащитник Владимир Бузаев.

Мнение

Доктор технических наук Олег Щипцов: «В Советском Союзе было лучшее в мире школьное и высшее техническое образование, и поскольку я много лет преподаю в вузе, то вижу разительные изменения: раньше из 25 студентов одной группы было только парочка безнадежных, а теперь — наоборот. Хотя гениальные ребята по–прежнему встречаются. Сейчас миром правят корпорации, а корпорациям нужны чернь и легкоуправляемое быдло, поэтому кризис образования Латвии — отражение мировых процессов».