В ноябре 1914 года в Ригу приехал корреспондент ведущей российской газеты "Новое время" Андрей Ренников. Его очерки из наших краев составили 300–страничную книгу "В стране чудес", вышедшую в Петрограде в следующем году с подзаголовком "Правда о прибалтийских немцах". Пожалуй, если бы Ренников приехал к нам через сто лет, то смог бы написать не менее захватывающую вещь "В стране чудес — 2. Продолжение".

Повод для поездки был тревожный. Вот уже три месяца как идет война с немцами, а из прибалтийских губерний в Петроград валом накатываются слухи об изменническом поведении местных немцев. И "Новое время" послало своего лучшего репортера разбираться. Надо сказать, что все старательно собранные Ренниковым слухи о немецких аэропланах, приземляющихся в баронских имениях, о сигнальных огнях на башне Св. Петра, о телефонных аппаратах на пожарных вышках в лесах под Ригой, сегодня ничего кроме улыбки не вызывают. Но кроме этого, Ренников своим репортерским взглядом разглядел и совершенно реальную проблему. Заключалась она в том, что одна группа населения — а именно немцы, пользуясь трактуемыми в свою пользу законами, доминировала в политической жизни остзейских губерний, не допуская к власти "чужих". И вот тут, когда Ренников выступает с цифрами, фактами и примерами, возразить ему остзейским немцам было нечего.

Закон что дышло

"Если вам когда–нибудь захочется отдохнуть от всего русского — от языка, обычаев, нравов, поезжайте в Либаву. Вот город, где поистине не знаешь куда попал — в Пруссию или в Россию. Здесь даже официальная переписка идет на немецком языке", — удивляется Ренников. И не только в Либаве: в Митаве во всех городских учреждениях говорят и пишут по–немецки, даже в пожарном депо, где служат одни латыши.

Удивление Ренникова станет понятно, если взглянуть на приводимые им статистические данные: в Либаве проживает 10% русских, 11% немцев, 43% латышей, 23% поляков и литовцев, 13% евреев. При этом в городской думе из 60 депутатов 26 немцев и всего 20 латышей. В Митаве, столице Курляндской губернии, дело обстоит еще круче. Там немцы составляют самую малочисленную этническую группу — всего 3100 человек — их даже меньше, чем русских (4200). И тем не менее именно у немцев больше всех депутатов в городской думе — 38 (у остальных вместе взятых — 23). Как же так получается?

А очень просто. На выборах в думу голосуют по имущественному цензу. То есть избиратель должен иметь недвижимость определенной стоимости в черте города. "Пользуясь устаревшим законом о совладении, благодаря которому каждый крупный собственник всегда может без риска для себя отделить фиктивно для временного совладельца какую–нибудь тысячную часть недвижимости, немцы умело добиваются ценза для городского представительства", — пишет Ренников.
На практике это работает так: например, в Митаве баронессе фон Рекке принадлежит луг. Он разбивается на части, части записываются на пару сотен немцев–горожан, затем чиновниками городской управы (а они сплошь немцы) оценивается по завышенной стоимости — и две сотни избирателей готовы. Понятно, что ни у русских, ни у латышей шансов на повторение этой хитрой схемы нет — ведь тут все дело в оценке недвижимости. При таких порядках немцам и закон о негражданах не был нужен.

Давить и не пущать

Немцы контролировали и финансы. Например, по уставу "Курляндского кредитного общества", занимающегося выдачей ссуд, право голоса на его собраниях имели только те, чьи земельные участки оценивались в сумму не менее 5000 рублей. Когда латышские крестьяне упорным трудом "окультурили" свои участки и довели их стоимость до нужной планки, ее — хоп! — и повысили до 10 000 рублей. А когда через десяток лет крестьянские хозяйства "подросли" и до этой суммы, то немцы–оценщики стали просто занижать стоимость крестьянских участков. (Не напоминает историю с несостоявшимся референдумом по негражданам, когда правила стали менять на ходу?)

В итоге немцы, имеющие стабильное большинство в городских управах, творят самые удивительные для Ренникова вещи: отдают своим земельные участки и дома в аренду "за лимонад", мухлюют с подрядами, душат неугодных конкурентов. Замечательна история о том, как в Митаве латышские бизнесмены решили создать "Курляндское пароходное общество". "У нас уже есть немецкое общество Augsburg, и второго нам не надо!" — ответили в городской управе и отказались выделить участок городской земли для пристани. А когда с разрешения русских губернских властей латыши попробовали построить дебаркадер вместо причала, то немцы добились его уничтожения — "не соответствует правилам".

При этом на каждое возражение немцы выставляют свои древние "привилегии", якобы полученные ими от российской (а перед этим от шведской и польской) короны. "Немцы делают здесь все, что хотят, собирают деньги, тратят их куда угодно. Закладывают по своему желанию общественные имения, покровительствуют своим, жмут и притесняют чужих, — пишет Ренников. — Ну разве не "балтийская конституция" это в самом деле?" Даже в тогдашней тоже далекой от идеала России о таких наглых махинациях уже не слыхивали — чай, не времена Екатерины и Бирона. После этого Ренникова уже не удивляет, что в Либаве, например, дотации на немецкий театр (при 11% населения, напомню) составляет в год 9000 рублей, а на латышский (на 43% населения) — 4500 рублей.

Как Озолсы стали Эйхе

Замечательна история с вывеской на немецком театре в Либаве, которая гордо гласила — Deutsches Theater. Русские власти потребовали… нет, вовсе не снять вывеску, а всего лишь дополнить ее русской надписью "Немецкий театр". Немцы отказались. В итоге только через месяц после начала войны, когда Либава, заметим, уже была обстреляна немецкими крейсерами, вывеску таки сняли — так и не повесив ни рядом, ни вместо нее русской надписи. Кстати, к тому моменту театр стоял закрытым, поскольку, как выяснилось, вся его труппа состояла из граждан Германии, которая с началом войны уехала на родину.

Некоторые реалии того времени можно без поправок переносить в день сегодняшний. Например, подслушанный им разговор отца с сыном: "Не хочу учить русский! Он тут скоро вовсе никому не понадобится!" Выходившие в Остзейском крае книги на немецком были полны сентенций типа: "Введение русского языка окончательно уничтожило то, что было сделано для культуры народа".

Или тема искажения фамилий, которая в тогдашнем варианте принимала совсем уж гипертрофированные формы. Немецкий регистраторы (а многие документы в губерниях выдавались на немецком языке) с какого–то момент взяли моду "переводить" их, и Вавере становилась Эйхгорн, Калнинь — Бергом, а Озолс — Эйхе. Кто–то боролся, кто–то махал рукой. Так что знаменитые революционеры братья Эйхе (один командарм в Гражданскую, другой — хозяин всей Сибири в 1930–е) — это те самые Озолсы.

Не без грусти пишет Ренников о том, что даже российские чиновники боятся всемогущества местных немцев. "Ради бога, не называйте моей фамилии! Вы не знаете, что с нами сделают!" В Риге многие из русских чиновников, не только мелких но и достаточно крупных, боялись даже зайти ко мне в гостиницу".
Зато многие местные русские не просто онемечились, а взяли себе приставку "фон", в результате чего получились нелепые фон Арбузовы, фон Антроповы. "Старообрядец Гусев на вопрос о его имени–отчестве отвечал: "Иоган!" "Меркульев — член городской управы, совершенно онемеченный русский".
"Нечего и говорить. Что онемеченные русские и латыши, как это всегда бывает, становятся большими немцами, чем кровные потомки тевтонов". Как тут не вспомнить депутата Лоскутова, который накануне 18 ноября ходил аж с двумя красно–бело–красными ленточками на лацкане — одной показалось мало.
…Ренников прожил достаточно долгую жизнь, он умер в эмиграции в 1950–х и еще успел увидеть, насколько ошибся в своем прогнозе относительно латышей:
"Могу смело сказать, что с латышами в своем прогнозе мы можем быть совершенно спокойны в смысле государственной безопасности империи". Но пожалуй, еще больше он удивился бы, посети наши края в 2012 году. Очень многие подмеченные им тенденции сохранились и через сто лет. Категорическое нежелание одной национальной группы допускать к управлению страной другую. Вольное толкование законов неизменно в свою пользу. Создание архаичного средневекового "заповедника" в стремительно либерализующейся империи — только на этот раз не российской, а евросоюзовской. Жаль только, что из нынешней столицы — Брюсселя — к нам не спешит приехать новый Ренников. Материала для "Страны чудес — 2" у него было бы предостаточно.

Иван по прозвищу Васильевич

В книге Ренников приводит фразу из выступления одного лектора–немца, который про Ивана Грозного сказал: "Иоганн der Vierte, за свою жестокость прозванный Васильевичем". Оказывается, этой "шутке" более 100 лет, только лектор–то говорил вполне серьезно.